Мы привыкли к утверждению ученых мужей о том, что гуманизм возник приблизительно в XIV веке на Западе, когда началась «эпоха Возрождения» (= обновления) в искусстве, живописи и литературе, главным образом в Италии, в ее свободных городах, заинтересовавшихся древнегреческой традицией, литературой, философией, искусством. Стало общепринятым мнение, что это так или иначе тот гуманизм, который уделил внимание человеку, в отличие от схоластики, доминировавшей в то время в Римско-Католической, папской Церкви, навязывающей человеку всё, включая Бога. Засилье схоластики стало вызывать внутренний протест: человек нуждался в большей внутренней свободе и в более почтительном отношении к себе. В новейшее время ученые головы, не исключая и тех, что на Западе, признают, что и в православной Византии имели место как гуманизм, так и ренессанс (= обновление) – в эпоху Палеологов, то есть после освобождения в 1261 году императором Михаилом Палеологом Царьграда от крестоносцев и восстановления Византийской империи. Династия Палеологов правила вплоть до падения Царьграда в 1453 году, и в период их царствования были восстановлены традиции древней живописи, искусства. Гуманизм заявил о себе и в других сферах.
…
Итак, возрождение, или ренессанс (а мы отметили, что слово ренессанс и означает восстановление, обновление, возрождение), началось еще в Византии в период правления Палеологов. Это возрождение проявилось и у нас, сербов, и повсеместно на Балканах, ибо мы относимся к одному и тому же миру, находящемуся под православным византийским церковно-духовным и философско-культурным влиянием. Однако, в отличие от западного ренессанса, здесь, в Византии, был сохранен христианский церковный дух, и не было того восстания против Церкви, которым были проникнуты ренессанс и гуманизм на Западе. В одном из новейших исследований крупного византолога, профессора Сорбонны Павла Лемерла утверждается, что еще святитель Фотий в IX веке дал начало гуманизму, который Лемерл называет ранним гуманизмом в Византии. Святой Фотий, патриарх Цареградский, – это наш общий славянский креститель, потому что именно он послал святых братьев Кирилла и Мефодия к нам, славянам, чтобы нас крестить (сначала – западных, а потом и нас, на средних и западных Балканах, посредством их учеников). До этого, начиная с 860 года, святитель Фотий осуществил частичное крещение Руси, затем, в 863 году, крестил болгар, а потом и нас, в период своего второго патриаршества, когда в 877–878 годы вернулся на свой престол. То есть он крестил и остальных балканских славян: сербов и хорватов.
Святитель Фотий и его школа фундаментально изучали и переписывали классических античных писателей и философов. Школа святителя Фотия сохранила древнегреческие рукописи. Сегодня мы располагаем произведениями Платона, Аристотеля и других греческих философов, поэтов, трагиков, историков в рукописях, переписанных в школах и мастерских эпохи святителя Фотия, поскольку рукописи античной литературы периода, предшествовавшего IX веку, отсутствуют. И в самом деле, школа святителя Фотия была весьма значительной. Среди учеников его были Арефа, архиепископ Кесарийский, и император Лев Мудрый, который известен также как поэт и писатель, за что и назван Мудрым, то есть философом. В школе изучали и переписывали древнегреческих писателей и философов, благодаря чему их рукописи сохранились до сего дня. Речь идет о древнейших рукописях с текстами классической литературы, тогда как самые древние христианские рукописи датируются уже 120 годом по Рождестве Христовом; правда, и здесь у нас имеется лишь фрагмент Евангелия от Иоанна, а полностью сохранившиеся рукописи всего Священного Писания относятся уже к IV веку, причем их немало. Они сохранились просто-напросто потому, что христиане лучше берегли свои рукописи. Но Византия сохранила и рукописи древнегреческие, переписанные в школе патриарха Фотия и благодаря этому дошедшие до наших дней. Итак, святитель Фотий признан западными учеными мужами первым гуманистом, но это совсем не тот гуманизм, который впоследствии возник на Западе.
По мнению упомянутых исследователей, гуманизм обратил внимание на человека и поместил его в центр всех интересов. Именно в связи с этим утверждением мы хотели бы побеседовать об истинном гуманизме, а затем о гуманности, то есть о человечности, как она воспринята в нашем православном опыте и Предании.
Обыкновенно вместо слова «предание» мы употребляем слово «традиция», однако это последнее слово является для нас немного чуждым (хотя и означает оно то же, что и «предание»), потому что чаще всего под понятием «традиция» мы подразумеваем лишь какие-то обычаи и установившиеся привычки. В Православии, однако, «предание», и в первую очередь – Священное Предание, знаменует собой живую жизнь, как выразился бы Достоевский (напоминая тем самым, что существуют и разного рода суррогаты и формы отчуждения от настоящей жизни), богоданную человеческую жизнь в Церкви, проживаемую через века истории, текущую и передающуюся дальше; причем жизнь не только биологическую, но, что еще важнее в биологическо-духовном и культурном отношении, жизнь церковно-народную, живо передаваемую по наследству из поколения в поколение в Церкви Христовой, в силу присутствия и действия в ней Духа Божия.
Это живое Предание у нас на Востоке с самого зарождения христианства – человечно и гуманно. Еще до христианства, в Ветхом Завете, Божие откровение было откровением гуманным, так как хотя в центре всего и был Бог, однако Он открывался человеку и на человека были направлены все Его действия. С человеком, с человеческим родом был заключен к тому же и отдельный завет, или союз, полный внимания и любви к человеку. Правда, этот особый союз до Христа был заключен только с одним народом – с Авраамом и его потомками, с народом израильским, но Бог заботился и о прочих народах, открываясь им и действуя среди них тем или иным образом и подготавливая и их к полноте Божественного откровения во Христе воплотившемся и вочеловечившемся.
Вернемся к началу нашей темы и попытаемся объяснить эти понятия. Что значит гуманизм? Само слово гуманизм неоднозначно и двусмысленно. Греческие философы-софисты (V в. до Р. Х.), которые мудрствовали, как сказали бы мы, были, конечно, мудрыми, но мудрствовали они как софисты – слишком пространно. Один из них, по имени Протагор, живший еще до Сократа, выдвинул принцип: «Человек есть мера всех вещей». А Платон, ученик Сократа, принадлежавший к следующему поколению философов, выдвинул другой принцип: «Бог есть мерило всего». И вот западные гуманисты в период «ренессанса» ориентировались на тот первый, протагоровский тезис; впрочем, и доныне так или иначе все гуманисты считают что «человек есть мера всех вещей». Мы можем с полным правом сказать, что сегодняшняя западная цивилизация, будь она и христианской, в значительной степени придерживается этого тезиса.
Итак, «человек есть мера всех вещей»! Но теперь ставится вопрос: какой человек? Гор или Буш? Или Клинтон? Или же кто-то иной из пресловутых «выдающихся деятелей» и «обожаемых» идолов и звезд современного западного мира? Но и принцип Платона: «Бог есть мерило всего» – представлен во многих религиях: например, в исламе или в некоторых мистических религиях, где выделен только Бог, или же в протестантских сектах, как, например, у так называемых иеговистов, где выделяется лишь библейский Иегова, и причем там он вытеснил Самого Христа Бога!
Христианство, между тем, явило вечную истину о Боге и человеке – и потому предварило мерило, отличающееся от двух вышеуказанных. В полноте откровения Божественной и человеческой истины во Христе явилось новое измерение – вочеловечившийся Бог во Христе, то есть Богочеловек стал мерилом всех и всего. Так в православном христианстве и его истинном гуманизме, в Бого-гуманизме, не отвергнуты ни принцип «человек есть мера всех вещей», ни принцип «Бог есть мерило всего», но эти принципы не являются в нем независимыми и обособленными. В каждом из них присутствует истина, но они крайне поляризованы: либо человек, либо Бог, и потому они взаимоисключающие, то есть представляют собой крайности. А где крайность, там и односторонность. Величие же Православия – именно в соборности (единстве), во всеобъемлющей и соединяющей сбалансированности обоих упомянутых тезисов, так что подлинные, истинные факторы и их элементы сохраняются и участвуют в целости и всеединстве Божественного и человеческого, подобно тому как совершенное Богочеловеческое единство осуществлено и явлено во Христе – одновременно и Боге, и Человеке, Спасителе, Богочеловеке. В нашем народе, и вообще на православном Востоке, мы называем это соборным духом Православия, соборностью Христовой Церкви, в которой теснейшим образом соединены Бог и человек. Бог и человек в двухприродном (двуестественном) и опять-таки личном (греч. – ипостасном) единстве есть Христос, Богочеловек.
Полнота Православия – в православном гуманизме, или, как преподобный Иустин (Попович) часто подчеркивал, – в православном Теогуманизме (= Богочеловечестве), в Богочеловеческой Личности Христа. Во Христе явлен истинный гуманизм, говорит преподобный Иустин…
...
Здесь мы подходим к пониманию подлинного гуманизма, истинного христианского теогуманизма, гласящего, что человек есть настоящий человек лишь как образ Божий, как живое и личное начертание Бога, то есть, с точки зрения библейской, христианской традиции, он – живая личность, действительно личное существо, единый и единственный живой божественный образ, сотворенный, неповторимо повторенный в человеке, как среди людей сын являет живой образ своего отца. Народ говорит: «вылитый отец», подчеркивая тем самым, что сын — это живое изображение собственного отца и что ребенок, хотя он и неповторимая личность, вполне подобен своим родителям как личностям. Нельзя сказать, что это «изображение» является лишь «отблеском», «имиджем», как сегодня говорят, как бы только тенью или отражением некой иной «реальности», как утверждал Платон, или неким «наброском», как выражался Сартр, французский экзистенциалист XX века, заявлявший, что человек есть лишь «проект», «эскиз», нуждающийся в реализации и исполнении. Писал же он об этом в своем произведении «Экзистенциализм есть гуманизм», потому что, по его мнению, в экзистенциализме человек «сам себя осуществляет» и исполняет, так что ему не нужен никто: ни Бог (ибо «если бы Он и существовал, то не значил бы много»), ни человек, наш ближний, потому что «ближний – это мой ад», говорил несчастный Сартр. Тогда как для нас, христиан, «ближний – это наш рай», а первый наш Ближний – Христос (Мф. 18, 10–14; 25, 40, 45). Как уже известно, результатом сартровского «гуманизма» явился тотальный нигилизм, дегуманизация, расчеловечивание человека.
В свое время, находясь во Франции (в 1968–1972 гг.), я опубликовал статью на французском языке под заголовком «Человек в Богочеловеке Христе и нигилизация человека в экзистенциализме Сартра». В этой статье я, изучив Сартра, цитировал его много раз, показывая, что он, своего рода мученик, что он человек глубокой печали и ностальгии, но, впрочем, и сам он признаётся, что потерял веру в Бога, живую веру в Живого Бога, что в той или иной степени является характерным для большей части новейшего западного общества, в жизни которого Живой Бог играет незначительную роль. Их оголтелый «гуманизм» прогнал Бога с земли, а также из жизни и истории, да и Христа «изгоняют они из тела» и «развоплощают», как опять-таки говорил преподобный Иустин. Ведь и Клинтон упоминает о Боге, и на долларе они пишут: «Мы верим в Бога», но в его и их жизни и поведении Бог не участвует, да и не дают они Ему места в своих поступках и делах..
…
Один из основных элементов гуманности, истинной человечности – это почитание человека как существа богоподобного, а не только человека как индивидуума. Термин индивидуум выдвинул Запад, а мы, православные, больше любим понятие лицо, личность. Индивидуум означает отдельного человека, обособленного и замкнутого в самом себе, но это, по большей мере, означает и отделенность, и эгоизм, и жизнь только для самого себя. Тогда как понятие личности включает в себя общение и взаимные контакты с другими личностями, которые могут осуществляться в согласии и при совместных усилиях и стараниях; зачастую в них могут наблюдаться противостояния, а иногда и столкновения, но даже это лучше, чем индивидуализм и изолированность.
Истинная гуманизация, очеловечивание человека требует большого труда и усилий. Но очень важна та мера, которую мы устанавливаем для человека. В христианской православной антропологии, повторяем, мера для человека – это Христос, Богочеловек, а Он есть мера безмерная, мера без границ, мера Божия, Богочеловеческая. Посему в начале эта «мера» Божией творческой энергией насаждена в человеке в виде семени. Вложена как залог и начаток дальнейшего развития и роста человека как существа богообразного. Когда мы говорим, что человек есть образ Божий, мы не клевещем ни на Бога, ни на человека. Ведь человек, этот «малый бог в брении», потенциально сотворен для того, чтобы в любви и творчестве (на греч. языке творчество именуется поэзией) уравняться с Богом, как говорят и наши поэты Негош и Дучич.
Дучич в одной из своих поэм, «Человек говорит Богу», написал:
Похожи ли мы, как в исконные часы, на Твой образ и ныне?
Если же нет, то какая это для нас печаль;
А если да – какая это беда для Тебя.
Есть в этой поэме и покаянный плач, и печаль. Дучич передает здесь великий масштаб человека, а равно и его возможности, но при этом – и трагизм человеческого греха и промаха, упадка и деградации, а ведь узнать об этом можно только с помощью догадок и предчувствий, предвкушения того, чем может человек стать – при Божием содействии, с Богом, в общении с Богочеловеком Христом.
…
(Епископ Афанасий (Евтич) «О человечности и бесчеловечности»)
Об этом уже писано-переписано. 