Что может быть лучше, чем уменьшить конфликтогенность форумных диалогов, отделив постные атеистические глупости от скоромных упований в Промысел Божий, Силу и Славу Его?
Редакция июля 2012 года:
Тако Илюха с ангаром остались в "атеисте", а Мист с Атех будут окормляться в "теисте". И наступит благорастворение воздухов. ВВСу писать надлежит в ПиО, дабы не засорять раздел Религия бессмысленными вопросами и хамскими замечаниями.
meybe 07, не думаю, что виноват B.Jeuszohn или Эрих Фромм «Вы будете как боги», в которой цитируется этот B.Jeuszohn (из вторых рук, по книге Л.И.Ньюмана "Хасидская антология"). По дороге перевод испортили. Важно, что это (превращение самой веры в идолов) было предчувствовано и осмыслено как большая опасность давным-давно.
Ещё можно добавить, что это было предчувствовано и осмыслено не только давным давно, но и Самим Господом, поскольку является основным содержанием диалога Иисуса и Фарисеев. А поскольку от фарисейского крыла и происходит современная форма иудаизма, это вовсе перестаёт быть удивительным.
Более того, лишение своей государственности должно было усилить значение формализма в иудейской религиозной культуре, поскольку только чётко сформулированная она могла сохранять национальную идентичность. Любое иное развитие иудаизма привело бы к ассимиляции евреев. Т.е. любое другое развитие и приводило к ассимиляции и потому не сохраняло самого иудаизма.
Именно, именно! Так что, коли приидет Господь для осмотра своей Церкви в нынешние дни, точно такие же диалоги и должны были бы состояться. Правда, канонически на разговоры наложено табу, будет сразу уже Суд. Страшно, как достанется нынешним идолопоклонникам!
Если от вещей - сильнейший соблазн стяжания, то от них же - и урок бескорыстия. Вещи, как святые, оделяют нас безвозмездно всем, что у них есть, и ничего не оставляют себе. Нагие и нищие, они буквально выполняют завет "раздай имение свое". Все, что мы имеем,- это вещи, сами же они ничего не имеют, раздавая себя.
У каждой вещи - особое служение, и жизнь каждой вещи - неперестающая служба. Вещи ничего не могут и не хотят взять у нас, ведь то, что можно отдать и взять,- это сами вещи. У зверя есть нора, у растения - почва, только само имущество ничего не имеет. Оно поистине неимущее. Отдаваясь нам во владение, вещи учат нас не владеть.
Призвание человека - не обогащаться вещами, но и не отказываться от вещей, а быть с вещами, разделять их безмолвие, беззлобие, бесстрастие, бескорыстие. Люди могут разрешить проблему собственности, не распределяя по-новому вещи между собой, а разделяя судьбу самих вещей. Их можно любить не за богатство, которое они приносят, а за бедность, в которой они пребывают.
Растение тише и послушнее животного, а вещь тише и послушнее растения. Чувство покоя и замирания, которое мы переживаем в лесу или в поле, должно быть еще глубже среди собрания вещей. Одни люди прилепляются всем сердцем к вещам за их вещественность, другие отвергают и обличают ее, как вещизм. Третьи считают, что вещественность - это название судьбы, которую вещи умеют принимать и претерпевать глубже, чем люди.
Меря себя мерой вещей, не имеющих ничего, кроме бытия, человек достигает смирения. "Человек - мера всех вещей..." - сказал Протагор. Но верно и то, что вещь - мера всего человеческого...
"27. Принято решение о том, что после того как Апостол и Евангелие на литургии будут прочитаны на оригинальном (древнегреческом — Ред.) языке, повторять их на современном греческом, с тем чтобы их смысл был ясен для всех. Наконец, в митрополии Никополиса ряд служб полностью совершается на разговорном простом греческом языке. Эту практику ввел сам митрополит, который считается при этом одним из самых консервативных епископов."
Почитала в Юморе о уровне клира. Как раз сегодня читала у митр. Илариона о свт. Григории Богослове. Почитайте, интересно:
"...Григорий прекрасно понимал, что далеко не все священники и епископы его времени соответствовали высоте своего сана. Контраст между представлением Григория о священстве и теми священнослужителями, которых ему приходилось встречать в жизни, был разителен. Разочарование клириками своего времени возрастало у Григория с годами - по мере того, как он узнавал все большее число своих собратьев.
Критика Григория касалась прежде всего нравственного состояния современного ему епископата и клира. Он жалуется на то, что епископы захватывали власть силой, что своими пороками и своей богословской беспринципностью они подавали отрицательный пример мирянам, что их строгость или снисходительность по отношению к народу диктовалась лишь меркантильными соображениями, а не соображениями пастырской пользы. Кроме того, Григорий возмущается тем, с какой легкостью епископы его времени меняли одну богословскую ориентацию на другую, переходили из православия в арианство и обратно. В эпоху догматических споров (IV-VIII вв.) тяжелейшей болезнью Церкви была постоянная миграция большого числа представителей епископата и клира из одной богословской партии в другую - чаще всего в прямой зависимости от того, какую партию в данный момент поддерживали гражданские власти (император). Некоторые епископы меняли свою богословскую ориентацию по нескольку раз, под давлением светских властей подписывая еретические символы веры. Григорий возмущается вмешательством гражданских властей в церковные дела; впрочем, он гораздо больше обеспокоен и опечален нетвердостью архиереев, которые становятся марионетками в руках людей, далеких от Церкви.
Не сан делает человека святым, повторяет Григорий, не иерархическая степень, не место у престола, но добродетельная жизнь. Григорию представляется несправедливым то, что временщики оказываются у кормила церковного корабля, тогда как люди, отличающиеся святостью жизни, остаются в тени. О епископате и клире своего времени Григорий говорит как о "мастерской всех пороков", где зло председательствует и где те, которые должны быть "учителями добра", учат людей пороку. Григория возмущает рукоположение в священный сан лиц, не прошедших должную подготовку, не научившихся аскетическому образу жизни и остающихся светскими по духу и поведению: тот, кто еще вчера забавлялся мимами и бегал по театрам, был страстным поклонником конного спорта и на скачках подбрасывал вверх землю, кто кружился среди женоподобных танцоров и напивался до потери чувств, сегодня становится председателем церковного народа, молитвенником за людей и учителем благочестия. "Вчера Симон-маг, сегодня Симон Петр. Не верю такой внезапной перемене! Не верю львам в овечьей шкуре!" - восклицает Григорий.
Взгляд Григория на священнослужителей своего времени весьма пессимистичен. Может даже показаться, что он сгущает краски, что он слишком субъективен в оценках. Свергнутый с константинопольского престола собратьями-епископами, Григорий был на них сильно обижен: в этом, несомненно, одна из причин его обличений в их адрес. Однако неверно было бы сводить весь пафос Григория к личным обидам. В том, что произошло с ним самим, он видел не столько свою личную трагедию, сколько отражение общей кризисной ситуации, складывавшейся в Восточной Церкви конца IV века. На его глазах происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей не только в церковно-административных, но также и в догматических вопросах. Грань между Церковью и миром, между "царством духа" и "царством кесаря" постепенно стиралась: так, во всяком случае, считал Григорий.
Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов, явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри и пастыри, недостойные своего призвания, позорящие высокий сан, слово Григория сохраняет свою актуальность".
Атех пишет: В эпоху догматических споров (IV-VIII вв.) тяжелейшей болезнью Церкви была постоянная миграция большого числа представителей епископата и клира из одной богословской партии в другую - чаще всего в прямой зависимости от того, какую партию в данный момент поддерживали гражданские власти (император). Некоторые епископы меняли свою богословскую ориентацию по нескольку раз,
Понравилось в проповеди митр. Илариона 2001 года: "...В Церкви, как в океане есть своя поверхность и своя глубина. На поверхности Церкви могут происходить бури и нестроения - то, что многих от Церкви отталкивает, - но это все только на поверхности. Если бы в Церкви был только поверхностный уровень, не стоило бы становится ее членом. Но в ней есть другое измерение, есть та глубина молчания, где человек встречается лицом к лицу с Богом. И каким бы сильным ни был шторм, в глубине океана всегда тишина. Воцерковление означает наше погружение в те глубины церковной жизни, из которых вообще никогда не стоит выбрасываться на поверхность, дабы не соблазняться тем, что на ней происходит. Надо всегда пребывать в тех глубинах, где раскрывается нам Царство Божие и Сам Бог, где действует Святой Дух, где жизнь человека уже не подвластна никаким земным бурям, конфликтам, нестроениям..."
Иларион специально применил слово с резко отрицательными коннотациями - выбрасываться. Скажи он обычное - подниматься - уже бы стало ясно, что не бесспорно. Человек ведь скорее дельфин, чем бессловесная рыба, ему дышать нужно, поверхность нужна. Образ - утрированно выморочный. Человек не может прожить только во глубине воцерковленности без взаимодействия с антицерковными (антихристианскими!) реалиями. И заключительная фраза - "Надо всегда пребывать в тех глубинах, где раскрывается нам Царство Божие и Сам Бог, где действует Святой Дух, где жизнь человека уже не подвластна никаким земным бурям, конфликтам, нестроениям" - это полная утопия. По-светски говоря - коммунизм, по церковному - хилиазм. Не то сказал Иларион. Обманул, ввел в соблазн.
l b пишет: И заключительная фраза - "Надо всегда пребывать в тех глубинах, где раскрывается нам Царство Божие и Сам Бог, где действует Святой Дух, где жизнь человека уже не подвластна никаким земным бурям, конфликтам, нестроениям" - это полная утопия.
Да нет - не утопия. Есть люди, которые опытно познали это состояние. И я им доверяю, например. Только это меня еще и удерживает в Церкви. Иначе все православные ряженые-казаки, пьяницы и прелюбодеи, носители духовности и державности, а также энтеобразные, которым хочется в духе кротости дать хорошего пенделя, давно бы растащили душу по кусочкам.
l b пишет: Не то сказал Иларион. Обманул, ввел в соблазн.
Кто про что, а лб ... Соблазнённый Вы наш. Вот если бы Вы побывали в этих глубинах и, вернувшись, рассказали, что там темно и большое давление и больше ничего, мы бы послушали. А так... Разговор ныряльщика, который ссыт прыгнуть с вышки и рассказывает всем, что это бессмысленно. Если уж в аналогии пошла вода.
И то невдомек вам, что кроты нарыли. А кроты пользу приносят... И хватит уж демагогию разводить, ВВС! Речь не шла ни про плавание на поверхности, ни про ныряние-выныривание. Цель Иларионом поставлена однозначная - нырнуть, и привет! А что нырять хорошо, народ и без вас читал. И без Илариона. Кстати, и без Мист, которая тоже сделала непонимающие глаза.
Ну, разумеется, есть монашеская стезя, даже, скорее, отшельническая - полный уход от мира, пустынь, метеоры (не нынешние аттракционы, конечно). Такой заныр вглубь, что вокруг один лишь Бог, и стены о нем говорят, и настоятель, и каждый брат во Христе. Но не думаю, что об этом велась речь у Илариона.