Сергей Сергеевич Прокофьев умер в один день со Сталиным: 5 марта 1953 года. Кончина «вождя народов» затмила уход музыканта. Все, кто хотел с ним проститься, шли в Дом композиторов, где проходила гражданская панихида, с комнатными цветами в горшках: других просто не было - все «достались» Сталину. Рядом с гробом стояла печальная и смиренная Мира Мендельсон - вдова.
В то же самое время другая вдова Прокофьева – зэчка Лина Любера - привычно толкала бочку с помоями в женском лагере в поселке Абезь. И знать ничего не знала о том, что умер человек, которого она любила больше всех на свете…
Забытое имя
Долгое время этого имени - Каролина Кодина-Любера - не было ни в одной биографии Прокофьева. Еще бы - не пристало одному из самых прославленных советских композиторов, шестикратному обладателю Сталинской премии иметь жену-иностранку. А между тем именно с этой хрупкой испанкой, в которой бродило много «вражеской» крови - польской, французской и каталонской, - Сергей Прокофьев прожил долгих 20 счастливых лет. Но ее безжалостно вычеркнули сначала из жизни композитора, а потом - даже из воспоминаний о нем. Оставили место лишь для «образцовой» Миры Мендельсон: выпускницы литературного института, комсомолки, дочери «старого большевика» Абрама Мендельсона и - по слухам - племянницы Лазаря Кагановича…
Гвоздь сезона
Каролина росла в музыкальной семье: отец - испанец Хуан Кодина и мать - полька Ольга Немысская - были певцами. И потому следили за музыкальными событиями Нью-Йорка, куда они перебрались из Испании. А в 1918 году гвоздем музыкальной программы «Большого Яблока» был как раз Прокофьев. Он выступал в знаменитом Карнеги-Холле. Манера его исполнения, собственные авторские вещи привели в восторг Ольгу Немысскую, и та буквально заставила свою дочь - начинающую певицу - познакомиться с Прокофьевым после концерта. Лина не слишком хотела идти за кулисы: да, ей понравилась его музыка, но сам долговязый 27-летний русский не слишком заинтересовал ее.
Лине едва минул 21 год, но она прекрасно знала себе цену: ей, как две капли воды похожей на звезду немого кино Терезу Брукс, мужчины, проходящие мимо, подолгу смотрели вслед. Она знала пять языков, прекрасно пела… Понятно, почему ей не хотелось являться к Прокофьеву в качестве одной из восторженных поклонниц. Но ей пришлось капитулировать под материнским натиском. Лина хотела остаться незамеченной в толпе других барышень, замерла на пороге. Однако Прокофьев сразу выделил темноволосую девушку и пригласил войти. С этого все и началось. Как он потом написал в своем дневнике, Лина «поразила меня живостью и блеском своих черных глаз и какой-то юной трепетностью. Одним словом, она представляла собой тот тип средиземноморской красоты, которая всегда меня привлекала».
Пташка
Очень скоро они уже дня не проводили друг без друга. Специально для своей Пташки - как Прокофьев прозвал Лину - он написал цикл из пяти песен. Потом были другие произведения. И они концертировали вместе - русский пианист и композитор Прокофьев и испанская меццо-сопрано Любера (в качестве творческого псевдонима она взяла фамилию бабушки по материнской линии): Франция, США, СССР, Германия... Между турне Каролина играючи выучила русский язык. И также между гастролями они умудрились обвенчаться - 20 сентября 1923 года в баварском городке Этталь. В феврале 1924-го в их семье появился маленький Святослав. А спустя 4 года - второй сын - Олег.
Хрупкую Пташку по-прежнему провожали взглядами мужчины. С годами она лишь похорошела, приобрела лоск. За образец элегантности ее держали в музыкальных кругах Парижа и Лондона, Нью-Йорка и Милана. Бальмонт посвящал ей стихи, Пикассо, Дягилев и Матисс высоко ценили ее стиль, Стравинский и Рахманинов, несмотря на музыкальное соперничество с Прокофьевым, отдавали должное ее голосу и, главное, - таланту совмещать три должности разом: певицы, светской дамы и композиторской жены. В качестве последней она не только заботилась о быте Прокофьева, но и занималась организацией гастролей и связанных с ними частых переездов, вела переговоры, переводила… Она успевала все играючи, элегантно и красиво. По воспоминаниям сыновей Прокофьева, «мамино слово было решающим». Когда композитор надумал после затянувшихся на долгие 18 лет гастролей вернуться в СССР, именно Пташка поставила точку во всех этих сомнениях и метаниях. На Родине Прокофьеву обещали дать возможность писать музыку. На Западе же он, как и Рахманинов, и Стравинский, вынужден был откладывать сочинительство ради исполнительской деятельности: только так он мог зарабатывать. Лина, обожавшая мужа, прекрасно понимала: творчество для него -- на первом месте. Значит, надо переезжать.
Начало конца
В 1936 году семья Прокофьева вернулась в СССР. Дети пошли в англо-американскую школу. Лина заблистала на приемах в многочисленных посольствах - она всегда была в центре внимания. А Прокофьеву действительно позволили творить. Правда, недолго: очень скоро ему объяснили, в чем состоит задача советского композитора. И вот чуть ли не параллельно с «Ромео и Джульеттой» он пишет «Ленинскую кантату», сочиняет оперу об украинском колхозе - «Семен Котко»… И видит, как редеет круг его друзей - тот арестован, этот пропал без вести, этот расстрелян, объявлен шпионом и т. д. и т. п. Видит все это и Лина. Но даже не думает меняться: почему она должна перестать общаться со своими иностранными друзьями, посещать посольства, писать матери во Францию? Что это за глупости?
Правильная жена
В 1938-м Прокофьев уехал в Кисловодск - отдыхать. И едва ли не в первом письме отчитался: «Здесь за мной увивается очаровательная иудейка, но ты не подумай ничего плохого…» Лина и не подумала. А зря. Прокофьев не устоял перед преследованиями Миры Мендельсон. Их курортный роман перерос в роман постоянный. И в 1941 году композитор ушел из семьи. Возможно, урони Пташка хоть одну слезу, он бы остановился… Но та «держала марку». Она не любила жаловаться. И терпеть не могла нытиков. Глядя на Лину, никто и подумать не мог, какие демоны разрывают ее душу. Потому что с уходом Прокофьева она не смирилась ни на секунду, и ни на секунду не перестала его любить. Любила композитора и Мира - правильная девушка из правильной семьи.
Долгое время Лина была уверена, что их разрыв - лишь временный. Не устраивала скандалов, не обременяла просьбами. Но через несколько лет Прокофьев заговорил о разводе. Тут уж она встала на дыбы. Чего здесь было больше - любви, уязвленной гордости или простого опасения за участь свою и детей? Она въезжала в СССР женой советского композитора. А кем она будет после развода с ним? Иностранной шпионкой? Врагом народа?
Две вдовы
В конце концов, умные люди объяснили Прокофьеву: брак с испанкой, зарегистрированный в Баварии, в СССР - недействителен. Так что он спокойно может жениться. Что композитор и сделал 15 января 1948 года. Через месяц после этой свадьбы Лину Кодину арестовали как иностранную шпионку и приговорили к 20 годам лагерей…
Там она узнала о смерти своего мужа - случайно: одна из таких же заключенных услышала по радио, что звучит концерт, посвященный памяти Прокофьева. Сказала Лине. И тогда эта гордая женщина заплакала так, что охранники вынуждены были отпустить ее с работы в барак. Она горько оплакивала человека, который оставил ее одну с сыновьями в самый тяжелый момент, который бросил ее на произвол судьбы, и по вине которого она оказалась в лагерях…
С Колымы Лина вернулась через три года после смерти Сталина и Прокофьева. И, по воспоминаниям современников, уже через два дня вновь являла собой образец элегантности. Заявила о своих правах на наследие композитора, тут-то и всплыло пикантное обстоятельство, получившее в юридической практике название «казус Прокофьева»: гений оставил после себя сразу двух вдов.
Теперь, когда Сталина не стало, брак Прокофьева с Линой вновь стал законным. Лине и сыновьям досталось почти все имущество.
Каролина Кодина-Любера прожила долгую жизнь. В 1974-м ей, наконец, разрешили покинуть СССР. И в 77 лет она начала жизнь сначала. Много путешествовала, растила внуков. Но главное - она занималась переизданием музыкального наследия Прокофьева, делала все, чтобы имя ее великого мужа не было забыто на Западе. И его действительно там знают, помнят и любят.
Борис ЗАПЛАВНЫЙ
Ступени №14 (июль)/2012
| Цитата |
|---|
На самом деле не так уж давно все это было, и прокофьевская дача на Николиной Горе, где он прожил последние годы, уйдя от Лины, только сейчас выставлена на продажу — на заборе объявление висит.
Валентина Чемберджи. XX век Лины Прокофьевой. М.: Издательский дом «Классика-XXI», 2008 |
| Цитата |
|---|
Маму арестовали 20 февраля, под вечер. Нам позвонили по телефону и сказали, что какие-то знакомые просили что-то ей передать. Соседи по дому видели, как она подошла к стоявшей у ворот дома машине, и ее буквально туда затолкали. К нам сразу же поднялись с обыском. Трясли всю ночь — и всю ночь писали, писали.
На следующий день мы с братом поехали к отцу на дачу. Поскольку была зима, было морозно, автобусы не ходили, и мы шли 13 километров от Перхушково пешком. Приходим, стучим. Нам открыла Мендельсон, глаза ее расширились и, ни слова не говоря, она захлопнула дверь. Через некоторое время вышел отец. Мы сразу же сказали ему, что случилось. «Подождите», — и он пошел одеваться. Мы ходили втроем по дороге, рассказывали ему об аресте и обыске, он скупо расспрашивал. Видно было, что известие, которое мы привезли с собой, его потрясло. Он был какой-то подавленный и очень молчаливый. Конечно, он, вероятно, чувствовал, что какая-то часть вины лежит и на нем: если бы они не разошлись, может быть, этого и не случилось бы. Потом, когда мы вернулись, нас все-таки пригласили в дом.
Позже я узнал, что незадолго до того, 16 февраля отец написал письмо собранию московских композиторов и музыковедов, которые несколько дней заседали в Союзе композиторов и обсуждали ждановское постановление.
Не зная, что предпринять, мы обратились к Шостаковичу. Он встретил нас очень радушно, хотел, конечно, помочь, но что он мог сделать! К нему, наверное, многие шли за помощью. Я сейчас думаю: бедный Дмитрий Дмитриевич! Сколько же людей, зная его мягкий характер и доброжелательность, обращались к нему за всю его жизнь! Помочь в такой ситуации, как наша, он, естественно, не мог. Потом мы нашли какого-то адвоката, составляли с его помощью всякие прошения, заявления — это, конечно, все было пустое.
После ареста мы искали маму прямо по-ахматовски — в справочном на Кузнецком мосту. Долгое время ничего не могли узнать. Пытались что-то передать, когда узнали, что она в Лефортово, но до суда у нас ничего не брали. Потом был суд — не суд, а так называемая тройка: сидят три человека, перед ними проходят по очереди десятки людей, и они в считанные минуты решают судьбу каждого. Маму признали виновной в шпионаже и измене Родине и вынесли приговор — двадцать лет строгих лагерей. Позже она не рассказывала о тюрьме, но из отдельных очень коротких упоминаний я знаю, что она прошла карцер, были и ночные допросы с ярким светом в лицо и многое другое.
...Через некоторое время после того, как мы начали наши бесплодные поиски мамы в справочных МГБ, нам, наконец, сообщили о приговоре и разрешили писать в Абезь. В этом лагере недалеко от Воркуты мама провела лет шесть.
Бывая в те годы на симфонических концертах в Большом зале консерватории, я часто встречал там Б. Л. Пастернака. Не было случая, чтобы при этих встречах он не поинтересовался — как мама, какие новости о маме? Новости были старые; он сокрушался и пытался ободрить... |
Кстати он тоже ездил к хохлам на госприемку- рассказывал потом от каких он подарков отказался т.к. ничего не работало. Я думаю Вы понимаете, что все эти начальники были коммунистами (по другому и быть не могло) 
