А вот еще о НАБОКОВЕ.
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
Бабочка
Стихи с комментарием
I
Евтерпа, бабочка, рампеткой и тебя
пленили наконец. У прозы
камены не было — платочек теребя,
сквозь слезы, с завистью на все метаморфозы
глазела лирика: вот повезло сестре!
Смотрела косо,
как ритмы с рифмами сплетаются в игре
неплодоносного Лесбоса.
И вдруг таинственный живой цветок пророс
среди чухонского мороза —
не сон Новалиса, не медный купорос,
но — полусирин-полуроза.
Воистину, страна чудесная, он — твой
(где тверже Реомюра стилос!):
кроилось крылышко чертой береговой,
иглой блистающей чертилось.
II
И к радости моей, с трещоткою ни Фромм,
ни Фрейд не забредал в прохладный
магический объем над невским серебром —
чернильницы, что бред, громадной.
Не лечится душа. От санитарных стран,
от голубого лабрадора
торопится она, как тленный Монферран,
под сень бездонного собора.
Не сны я на земной язык переведу,
но невозможность осязанья.
Пусть память роется в младенческом бреду
потустороннего зиянья;
пронзенная иглой, пусть ночь лежит ничком
в дневном беспамятстве широком…
Но нет в Прекрасном встреч с банальным Стариком
и костюмированным Роком.
III
Где, — спросишь, — Благодать? — Она живет внутри
огромных траурниц, смеживших переплеты.
Возьми одну в ладонь — и, как пыльцу, сотри
пыль ежесуточной заботы!
Ажурно-нежива (не говори: «мертва»),
она лишь оторопь иного
пространства — лучшего, где утлые слова
сливаются в пределе в Слово.
Так вслушайся тоской одушевленных сил
В то, что твердит тебе бумага:
«Я куколкою стал и гусеницей был,
но образ чаемый — имаго».
И мне мерещится грядущей веры храм,
как бы начертанный харитой:
не шпиль язвительный, не выпуклый лингам,
но — вроде бабочки раскрытой.
Бабочка — происхождение этого русского слова загадочно,
фонетических соответствий ему нет в других славянских язы-
ках. Зато в Ярославской губернии мотыльков некогда называ-
ли «душечками». Этимологические словари усматривают в слове
«бабочка» архаические представления о душах предков (ворож-
ба, «баба»-ворожея) и о детских игрушках-безделках («бава» —
забава). Занятно, что эти толкования позволяют связать напря-
мую «Душеньку» (1783) Ипполита Богдановича (вольный поэ-
тический пересказ античной истории о Психее и Купидоне)
с первыми стихотворными книгами русских сентименталис-
тов — «Моими безделками» (1794) Карамзина и «И моими
безделками» (1795) Дмитриева (оба поэта, кстати, имели волж-
ские корни). Представление о душе («псише») как о бабочке
(с учетом ее метаморфоз: гусеница — куколка — имаго) ухо-
дит в глубокую древность; оно отразилось и в погребальных
обрядах египтян, и в греческой пластике, где Психея изобра-
жалась в виде девушки (девочки) с крыльями мотылька. В этом
контексте и эпатирующий образ Лолиты («моей душеньки»,
мотыльком порхающей по мотелям), и энтомологические увле-
чения Набокова — отсветы его устойчивых экзистенциальных
представлений: стих. «Тайная вечеря» (1918) завершается об-
разом ночных мотыльков, ползущих по столу, за которым си-
дят Иисус и апостолы; «Да, я узнаvю тебя в Серафиме при див-
ном свиданье», — сказано в стих. «Бабочка (Vanessa antiopa)»
(1917—1922); «мохнатые цветные червяки» — часть набоков-
ского символа веры (стих. «Знаешь веру мою?», 1921)… Но
примеры пусть соберут набоковеды, а мы процитируем только
итоговую формулу этого символа — из стих. «Слава» (1942):
«Это тайна та-та, та-та-та-та, та-та (чем не танец мотылька? —
А. П.), / а точнее сказать я не вправе»; и: «…остаюсь я безбож-
ником с вольной душой / в этом мире, кишащем богами».
Евтерпа (камена, аонида, «сестра») — муза лирической
поэзии.
Лесбос — остров в Эгейском море, родина поэтессы Сафо
(VI в. до Р. Х.), где, согласно Вяч. Иванову, зародилась «лири-
ка, впервые близкая лирике новых времен: художественная
песня-признание, мелодическое излияние дум и чувств лич-
ности, умеющей сделать свое душевное волнение <...> всеоб-
щею духовною ценностью» (Алкей и Сафо. Собрание песен и
лирических отрывков в переводе размерами подлинников Вя-
чеслава Иванова со вступительным очерком его же. М.,
1914. С. 9).
Новалис (наст. имя — Фридрих фон Харденберг, 1772—
1801) — немецкий писатель-романтик; в неоконченном романе
«Генрих фон Офтердинген» ввел образ «голубого цветка» —
символа романтического томления по недостижимому.
Полусирин — на наш взгляд, происхождение псевдонима
Набокова следует связывать не только с именем сказочной пти-
цы, но и со словом «sir» (фр., англ. — государь, господин):
стойкий мотив набоковского творчества — отождествление «я»
с образом «одинокого короля», короля-изгнанника.
Реомюра стилос — столбик ртути в термометре.
Трещотка — атрибут прокаженных, предписывавшийся им
законами многих древних обществ.
Фромм Эрих (1900—1980) — один из последователей Зиг-
мунда Фрейда (1856—1939); презрительно-негодующее отноше-
ние Набокова к фрейдизму, посягающему на «бабочку поэтова
сердца» (В. В. Маяковский), общеизвестно и вполне согласу-
ется с его глубинными представлениями о душе и детстве
Санитарные страны — имеется в виду Швейцария, флаг
которой представляет собой красное полотнище с белым крес-
том — своего рода «негатив» общепринятой эмблемы Красного
Креста — и которая известна своими высокогорными санато-
риями и могилами чужих ей гениев, а также Италия (герб
Савойского дома аналогичен флагу Швейцарской Конфедера-
ции); Набоков похоронен в Швейцарии, близ городка Монтрё,
где прожил последние годы своей жизни.
Монферран Огюст (1786 —1858, в России с 1816 г.) — архи-
тектор, с 1817 г. по 1858 г. занимался проектированием и строи-
тельством Исаакиевского собора в С.-Петербурге. Хотел быть
погребенным «в одном из подземных сводов означенной церк-
ви, построение которой было [ему] <...> поручено» (из проше-
ния Монферрана на высочайшее имя; цит. по: Чеканова О. А.,
Ротач А. Л. Огюст Монферран. Л., 1990. С. 194), чего Алек-
сандр II не разрешил; был похоронен в Париже; в настоящее
время местонахождение его могилы неизвестно. Исаакиевский
собор — постоянный объект художественных «воспоминаний»
Набокова, например: «...колонны безмолвного, огромного от-
сутствующего собора» («Адмиралтейская игла»).
Старик — согласно К.-Г. Юнгу, «старик», наряду с «моло-
дой женщиной», — один из основных архетипических образов
сновидений и коллективного бессознательного. Предвосхитив
Юнга, об этом эпохальном «старике» писал Иннокентий Ан-
ненский в стих. «?» (до 1904; в черновиках оно называлось
«Поэзия»): «Пусть для ваших открытых сердец / До сих пор
это — светлая фея / С упоительной лирой Орфея, / Для меня
это — старый мудрец. // По лицу его тяжко проходит / Бороз-
дой Вековая Мечта...». Но уже в «Дегуманизации искусства»
(1925) X. Ортега-и-Гассет констатировал смерть этого архетипа:
«Женщина и старец на время должны уступить авансцену
юноше, и неудивительно, что мир с течением времени теряет
свою степенность».
Костюмированный Рок — имеется в виду учение о «Эдипо-
вом комплексе», одном из краеугольных камней фрейдизма.
Харита — в греческой мифологии «хариты» — три благо-
детельные богини, воплощающие доброе, радостное и вечное
юное начало жизни {греч. — «милость», «доброта»); в римской
мифологии им соответствуют грации.