To lb
В чём ошибка-то? Так и есть две "с" в нике...

это не КиН - а сплошной пост-модернизм какой-то!!!)

To lb
В моём имени буквы "с" вообще нет)))

To lb
Не пойму, что Вы пишите? шифровка? кот да Винчи?

To Yulisska
Спасибо!
Как хорошо, что я в своем перечне благополучно избежал пункта о мистическом опыте! Вот теперь всё встало на свои места. Благодарю за отсутствующее звено в моих построениях. Я всегда полагал, что без собственного опыта некоего откровения не способны срабатывать никакие остальные доказательства.
 
Надеюсь, что именно это и помогло Павлу Флоренскому по-другому увидеть мистический смысл и обнаружить фаворский свет от "Троицы" Рублева.

Пока отвлекусь от Флоренского (обещала же ещё один его эпизод - позже).
А процитирую отрывки из современного романа Майи Кучерской "Бог дождя". Мне кажется, что опыт Майи (роман отчасти автобиографический) чем-то напоминает опыт Флоренского. Вот, как Кучерская описывает переживания своей героини - студентки филфака Анны:
 
"Предчувствие конца охватило её задолго до гибели Журавского, уход его всего лишь поставил точку. В конце фразы, сказанной по-гречески, по-латыни, по-немецки, по-русски, ха-ха. В этой фразе было всего три слова: не хочу жить. Ладно, четыре: жизнь не имеет смысла. Не чья-то - её. У всех - да, видимо, имела, она не слишком смотрела по сторонам, - у неё нет.
Осознание этого настигло её весной. До того Аня училась - ходила на все лекции и семинары с прилежностью первокурсницы, по вечерам сидела в библиотеке, пропуская даже законные перекуры, на которые снимались почти все. Кто-то рассказал ей об этом старинном способе, и она тоже начала писать на бумажках новые немецкие и латинские слова, развешивая их по комнате на длинных нитках, цепляя к люстре, полкам, занавесочному карнизу. На обратной стороне русский перевод. Белые квадратики качались, c нежным шелестом гладили по голове - как пошутил однажды Глеб, "снегопад учёности". Мама сердилась - только пыль собираешь. Но она не только, она заглядывала в них то с одной, то с другой стороны, каждый раз ощущая странный сладкий укол, надежду, обещание скорого родства. С мировой культурой. Дорога к пиру всеблагих лежала через этот пляшущий воздушный мостик, на это, именно на это счастливое преображение плебеев в патриции намекали и все их преподаватели, осторожно, но недвусмысленно давая понять: подлинными аристократами от культуры становятся лишь знатоки языков, читатели Тацита и Гёте. Сыровотка элитарности незаметно впрыскивалась в кровь, ещё немного - и вы тоже будете иными, лучшими, чем сейчас, чем все...
Тошнота подобралась незаметно. Сначала тошнило краткими приступами, потом всё чаще и чаще. Чем резче Грунина корила их за невежество, чем обильней и заливистей немка цитировала классиков, тем противней ей становилось - фальшь. Хорошее немецкое слово. Она всё это выучит, и что? Мировая культура повернётся к ней не спиной, а вполоборота, пусть даже в профиль, в профиль - и что? Ну вырвет она, зубами, задницей, это мировое гражданство, а дальше, а потом?! Аспирантура, положим, даже преподавание, сосредоточенные занятия наукой - и это жизнь? Ажурный мостик тихо разваливался на унылые пыльные обрывки. Falsch. <...>
На следующий день* (*- после похорон Журавского - её преподавателя - прим. Yulisska) она отправилась на дачу.  
Родители так и не узнали, зачем их дочь вдруг сорвалась туда - снова в безлюдье и тишину. Никогда не заподозрили, что она поехала умирать. Смерть или встреча с Ним, Богом Журавского, Богом Глеба. Но никакого Бога - чем дольше Аня лежала в этой тьме непроглядной, тем безысходней становилась тоска. За окном не раздавалось ни шороха, ни звука, даже собаки не лаяли, даже стук поездов исчез, даже вечно шуршащие по крыше листья, капли, катящиеся шарики рябин стихли - как отрезало. Мёртвая тишина. Аня попыталась вдохнуть поглубже и почувствовала: опустел и воздух, яблочный аромат тоже испарился. Бесконечная, гулкая, чёрная воронка, заглотившая запахи, звуки, жизнь. И на самом дне она, златоволосая Анна. Именно теперь внутренним, внезапно раскрывшимся зрением Аня разглядела: далёкий краешек неба, пусть недосягаемо, но неизменно, но всегда (оказывается, оказывается, а она и не замечала!) светивший над её головой, мелькнул и исчез - точно заслонку задвинули.
В городе так не бывает: огни фонарей, вывесок, визг тормозов, скользящие по комнате полосы света, но главное - живущие за стенкой, под полом, над потолком сотни, тысячи уставившихся в телевизор, гремящих посудой, моющихся в ванне, ненужных, неведомых, но живых людей оберегали, грели своим невидимым теплом её остывающую жизнь. Здесь она была безоружна. Здесь она была совершенно одна. Сейчас жизнь её заберут легко и без возражений, не надо и самоубийств, этих наивных балконных игр! Вынут из груди сердце, как гнилой орех. Надо было немедленно встать, скинуть этот мертвящий морок. Она попробовала приподняться, зажечь свет, включить телевизор, в конце концов, но не смогла даже шевельнуться. Точно холодную каменную плиту положили на грудь и нажали сверху. Нечем было дышать. Может, это сердечный приступ? Гипертонический криз? Но она абсолютно здорова, сроду не бывало у неё никаких приступов! Ужас залепил глаза, уши, горло, тисками сжал сердце: это смерть была. И некому помочь, некому спасти её. Хоть бы кто-нибудь, любой человек, те две собачки, жучки из бревенчатой стенки, просто кто-то живой... Ехала умирать, так чего ж ты трусишь, ехала умирать - на. Как хотелось ей теперь жаловаться и слабо плакать, может быть, даже просить прощенья - у Глеба, родителей, у всех, кого обидела зря. Да вот только где они? Поздно. Но разве знала она, что смерть - это так, что это не небытие, не забвенье - бездна, удушение, хлад. Раздавливает, как червяка, как лягушку, она не чувствовала больше собственного тела, только голова ещё работала, но мысли путались - да, она об этом читала, последним умирает мозг, или наоборот?... И уже на грани исчезновения и утраты сознания, в страшном напряжении, c усилием вдохнув каплю волздуха в лёгкие, она выговорила наконец еле-еле: "Боже мой!"  
Боже мой, помоги!
Наутро Аня проснулась с устойчивым ощущением: что-то случилось. Она приоткрыла занавеску, выглянула в окно. Погода стояла пасмурная, видно, дождь шёл всю ночь. Посвистывали какие-то ещё неулетевшие птички. За ночь комната остыла, воздух был прохладный. Завернувшись в одеяло, она прошлёпала в угол клмнаты, обжигаясь о холод пола, прикоснулась к печке - печка оказалась чуть тёплая. Тут же прыгнула обратно в постель - может, не так поздно, и можно ещё поспать? Взглянула на часы: половина первого. Что такое, видно, они остановились?! Поднесла к уху: часы звонко тикали. И тут Аня вспомнила.
Боже мой, помоги! После этих слов ужас и смерть постепенно стихли, дышать стало легче, она снова почувствовала себя живой, горячей и... не одной. Рядом появился кто-то. Кто согреет, когда холодно. Вытрет слёзы, когда тяжело. Будет её любить.
Она уснула в слезах, проспала в ту ночь не меньше четырнадцати часов и дневной электричкой вернулась в город."
 

"По сути дела, учение Рерихов стало государственной религией в России", - говорит Кураев в своей первой же лекции из цикла "Православие - неизвестная религия", - "вводится изучение Агни-йоги в программы школ и вузов".
 
"Вы знаете, что язык богословия, язык религии всегда давал тот язык, который был понятен всему народу, всему обществу. Это было понятно людям любого класса, любого уровня образования... А теперь таким общим языком становится язык оккультной мысли".
 
Поразительно слушать Кураева.

Незадолго до революции он со скорбью отмечал настроение интеллигенции того времени: "Глубокое и печальное разобщение существует у нас между Церковью и обществом, между духовной и светской школами. Общество не знает нас и не хочет знать. Оно не выписывает наших журналов, не читает наших диссертаций, бежит толпами вон из Церкви при первом появлении на кафедре проповедника. Причиной этого печального разобщения между Церковью и представителями нашей интеллигенции служит то, что эти общественные силы перестали понимать друг друга, перестали понимать друг друга даже тогда, когда говорят об одном и том же". А между тем заграницей лучше знали и ценили наших ученых, подобных Ивану Васильевичу, чем свои, русские! Любовно читали и переводили их диссертации на свой язык. Например, проф. Глубоковского оценила вся Европа, а о В.В. Болотове сам Гарнак, корифей-историк, счел возможным сказать: "У нас в Германии не было таких профессоров с необъятным знанием и мученическим трудолюбием, как В.В. Болотов".
 
Если бы можно было собрать в одну точку весь энтузиазм святоотеческого творчества и теплоту чувства, породившего их творения, то, кажется, получился бы очаг, способный воспламенить весь мир. Ибо человек, отобразивший в себе Бога, становится как бы Его живою иконой, носителем Его Божественных сил (Иоанн Дамаскин). Хорошо хранить в сердце память о Иване Васильевиче, но разве не обязаны мы закреплять любовь к нему и в письменной форме? Воспоминание о нем дает утешение, а труды его, исполненные высоких дарований и духовных взлетов, являются поистине хлебом небесным.
 
Мы сейчас измалодушествовались - утрачиваем последнее достояние, живую связь с нашими гигантами-предками. Надо воскрешать эти светлые образы, недавно еще жившие с нами... В этом наше счастье, радость наша и успокоение. В этом же и путь спасения...
 
Да умилостивится Господь над нами, обуреваемыми, заступничеством новомученика раба Божия Иоанна.
 
(Протоиерей Николай Депутатов)

To lb
По поводу Ваших опусов и Вашего модерирования ( не будь к ночи упомянутого вкупе с Вашими поклонницами).
 Проблема в другом, mon cher amy (кажется так), просто Вы стесняетесь быть русским, Ваш антураж тоже. Скучно право, но не Вам, а мне...  

To lb
 
Понравилось из этой книги -  
 
"Оказывается, житие Василия Нового с мытарствами Феодоры на Руси XVI-XVII веков относили к апокрифам: «А Василии же новый и Андрей Уродивы и Мефодий Патрьский и странник подобает о сих вещаго и ведущаго вопрошати, аще истинна есть». Именно в «Житии Василия Нового» содержится описание видений, подробно повествующих о посмертных мытарствах. В XIX веке цензор профессор Московской Духовной Академии П. С. Казанский боролся с подобными текстами: «Чаще издаются повести, полные самых странных чудес, одним словом, духовные романы о мытарствах, жития Андрея Юродивого[76], Иоанна Новгородского и т. п. Все эти сочинения представляются большей частью безграмотными. Сколько приходилось исправлять или останавливать книжек, направленных к распространению суеверных понятий в народе. Сколько раз ко мне приносили житие Киприана и Иустины, домогаясь пропуска. Совесть не позволяла, хотя из Четьи-Минеи выбрали. Ругатели духовной цензуры знают ли эту неустанную службу цензуры духовному образованию народа?»[77] Свт. Филарет Московский также предупреждал, что «видения, имеющие свою истину, не всегда удобно обращать в общие догматы. Вы догматствуете о мытарствах, а потом приводите изложение посмертных состояний из св. Макария, который ни слова не говорит о мытарствах. Отсюда родятся затруднительные вопросы»[78].
 
 
Меня особенно угнетают эти многочисленные жития и чудеса, рассчитанные на необразованных крестьян 17 века. Все эти обретения мощей, источающих исцеление, и проч. Вместо трезвого и острого христианства - медоточивая патока...
А теперь еще и монархический миф, слюнопускание по поводу царя-батюшки. Кураев прав, конечно. Но и сами виноваты: не было бы этих православных монархистов-сектантов, если бы Церковь не канонизировала Николая II. Предупреждали же умные люди, что не стоит этого делать. А теперь - за что боролись, на то и напоролись.  
 

To lb
   
Только совершенно наоборот - опус, посвященный монархолюбивым псевдоправославным сектам, разрушающим Церковь изнутри.

К вопросу о смирении, или: за что нас любить?
 
 
В России нарастают антицерковные настроения. Недавно антиклерикальный сюжет показали по центральному телевидению, а это в нашей свободной стране означает, что наверху в курсе и не возражают. Церковь неуклюже защищается, - пишет Борис Фаликов в вышедшей на днях его критической статье.
 
Действительно, ключевое и самое точное слово здесь – «неуклюже».
Если в обвинениях звучит прямая ложь или искажение фактов – опровергать, безусловно, необходимо. Отец лжи – дьявол, и ложь необходимо разоблачать. Но таких случаев набирается не так уже много по сравнению с теми, когда РПЦ критикуют обоснованно. И вот здесь встает вопрос о смирении каждого члена Церкви, от мала до велика, от рядового прихожанина до члена Священного Синода. Классическая христианская аскеза в лице многих святых отцов учит, что если о тебе кто-то отозвался плохо, покритиковал, нанёс обиду, значит надо искать причину в себе. Это очень трудно, учитывая то, что мало какая критика является совсем уж беспристрастной и стопроцентно справедливой. Если же не можешь в данный момент исправить ситуацию и устранить причину для этой критики, то хотя бы стоит смиряться. Пример простого человеческого смирения явил, например, распятый рядом с Иисусом разбойник на кресте, признав: «Достойное по делам нашим принимаем»… «Постоянно обвинять и осуждать самого себя… действительно нет другого пути кроме сего» (Древний патерик 15, 29).
 
Но как только дело касается церковно-общественного плана, ситуация почему-то становится в точности противоположной! Типичный аргумент для самооправдания на корпоративном уровне: я грешник, но Церковь свята и непорочна. Ну так поставим простой вопрос: КЕМ Церковь свята? Христом и Духом Святым. Значит, святость каждого из нас определяется близостью ко Христу и Духу и предполагает соответствующие плоды. Сама же по себе совокупность грешников, начальствующих и подчиненных, в священном сане или без него, еще не может давать иного качества, нежели объединения по-своему немощных и падающих людей. Иисус говорил: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18, 37). Если дела каждого из нас не вполне соответствуют истине, выраженной в Евангелии, а иногда даже являют свою полную противоположность, то мы приобщены к истине лишь отчасти, либо в нас вообще ее нет, когда дела наши в свете Божьего слова свидетельствуют против нас. Сторонние наблюдатели, пусть лишь отчасти знакомые с содержанием Нового Завета, это прекрасно чувствуют.
 
Вообще, за критику стоило бы быть скорее благодарным! Ведь многие критикующие просто-напросто спрашивают с нас то, какими мы должны были бы быть; в этом есть мудрый Божий промысел, в конце концов. «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! Ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6, 26). Пусть эти вопрошания могут быть отчасти наивными, отчасти по неведению, но отмахиваться от них – значит лишь больше умножать сомнения и недоумения вокруг. В такой пренебрежительной позиции нет ничего проще, конечно… Но какой мерой мерим, такой же нам и отмеривается! Как можем мы ожидать любви и уважения со стороны, если сами их не предлагаем или подходим к окружающим весьма избирательно, то есть любим только любящих нас? Как можем говорить другим о смирении, если не показываем личный пример, ну если не на уровне «больший среди вас да будет всем слугой», то хотя бы простого признания своих промахов и просчетов? В таком случае, наше господствующее состояние духа ничем не отличается от нецерковного или просто языческого. А Церковь как организация в отсутствие братских взаимоотношений внутри нее неизбежно выглядит при таких условиях как обыкновенное человеческое учреждение со своими весьма земными интересами, типа министерства или «комбината религиозных услуг», как часто с иронией ее называют. Но как можно любить министерство или комбинат?.. В лучшем случае к нему можно отнестись потребительски, что среди многих наших сограждан как раз легко наблюдается!
 
«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф. 5, 11). О, если бы за Христа! – но не получается ли, что чаще всего за собственные глупости?
 
http://pretre-philippe.livejournal.com/229158.html  
 
 
 

To lb
   
Думаю, культура приятия непротивления отсутствует в любом обществе. Это коренная черта ветхого человека. Если молчишь - значит, виноват (или слаб, что еще хуже).

Обращенные в древнюю веру  
 
...количество православных приходов в США за последние десять лет увеличилось на 16%.
 
В Хьюстоне и его пригородах наблюдается резкий рост числа православных, чему способствуют притоки мигрантов из Восточной Европы, Ближнего Востока и других регионов, а так же большое число новообращенных. К Православным церквям помимо прочих относятся Греческая, Антиохийская, Русская и Американская православная церковь в Америке.
 
«Нас потрясло, что эта церковь все еще существовала, и ее учение сохранилось в неизменном виде », – говорят Лана Джобе и ее муж Ллойд, которые четыре года назад ушли из баптистской церкви, и присоединились к приходу отца Ричарда Петранека. «Для нас это стало решающим фактором».
 
...
«Люди устали от смеси богослужения и поп-концерта», – считает писатель Фрэнк Шеффер, перешедший в Православие двадцать лет назад из евангелической церкви, в которой воспитывался с детства. «Они устали от богослужений, которые больше напоминают MTV или канал Disney, чем то, что уходит корнями в далекое прошлое», – говорит Шеффер, сын христианского богослова Френсиса Шеффера и автор многих книг, в числе которых «Dancing alone: The Quest for Orthodox Faith in the Age of False Religion» («Танец в одиночестве: в поисках Православной веры в век ложных религий») и «Patience with God: Faith for People Who Don’t like Religion (or Atheism) » («Терпение в Боге: вера для тех, кто не любит религию (или атеизм»).
...
http://www.pravmir.ru/obrashhennye-v-drevnyuyu-veru/