В Екатеринбурге за продажу синтетических наркотиков задержали Оксану Порваткину, известную в поэтических кругах как Анна Пикуль.

Открываю томик одинокий
—томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.

Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались…
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.

Сегодня, 20 марта, 24 часа международного счастья.
А завтра - 24 часа международного Дня поэзии.
Надо вдарить по струнам!

С Днем поэзии!

Lodewijk Frederik Hendrik Apol (1850-1936) - A January Evening in the Hague Forest

Перед весной окоченеешь
и поседеешь красотой,
преисполняясь льда, как Сенеж,
и снега, бывшего водой
на этом Сенеже широком,
который правильно Сенеж,
и прутья резко, словно током,
бьют по ладоням и промеж
отмерзших пальцев. Пахнет ветром,
в глазах сиреневеет даль.
Снег хочет притвориться фетром
но превращается в миндаль
и очень хрупкое печенье,
почти бизе. Хочу гляссе.
И снегу вешнее отмщенье.
И зной. И летнее плиссе.

Кричали критики прощально,
почти что выли, даль-миндаль.
По поднебесью плыл Навальный
вручить железную медаль
великодушному косаду -
он с большевистской прямотой
читал с утра Шехерезаду
и чувствовал любой отстой
в стихах, политике и даже
в происхождении имен.
Знал толк в зеленке, синьке, саже
и был всегда вооружен
противодействием злословью,
наветам, слухам - как и йог -
и провокации с любовью
разоблачать повсюду мог.

(помнится, любили пародии писать на Юнну Мориц...)

Александр Иванов

Лесная буза
(Юнна Мориц)
По мотивам книги стихов «Лоза»

Был козлик тощий и худой,
И жил он у старухи нищей,
Он ждал соития с едой,
Как ангел — с вифлеемской пищей.

Он вышел в лес щипать траву,
Бездомен, как герой Феллини.
Алела клюква в черном рву,
Господь играл на мандолине,
И рай явился наяву!

Козла трагичен гороскоп,
Раскручена спираль сиротства.
Жил волк, бездушный мизантроп,
Злодей, лишенный благородства.

По челюстям сочилась брань
Картежника и фанфарона.
Он ждал! Была его гортань
Суха, как пятка фараона.

Он съел козла! Проклятье злу
И тем, кто, плоти возжелая,
Отточит зубы, как пилу,
Забыв о том, что плоть — живая!

Старуха плачет по козлу,
Красивая и пожилая.

А волк, забыв о Льве Толстом,
Сопит и курит «Филип Моррис»,
Под можжевеловым кустом
Лежит, читая Юнну Мориц,
И вертит сумрачным хвостом.


Алексей Пьянов
 
Анкета

Я с гениями водку не пила
И близко их к себе не подпускала.
Я молодым поэтом не была.
Слух не лелеяла и взоры не ласкала
Юнна Мориц

Да, в Киеве. Нет, только своего.
Со словарями. Женский. Не умею.
Да, в ССП. Нет, сразу. Никого.
Ни степеней, ни званий не имею.

С подстрочника. Да, высшее. Жила.
Впускала, но к себе не подпускала.
Не помню. Не входила. Не брала.
Ни слух, ни осязанье не ласкала.

Еще бы! Никогда и ни пред кем!!
Возможно. Не встречала. Увлекалась.
Нет, свежестью не веяла совсем.
Да, издавалась. Нет, не привлекалась.

Нет, с гениями водку не пила.
Да, одного имею. Не считала.
Нет, поэтессой юной не была —
Я как-то сразу Юнной Мориц стала.


Борис Брайнин
 
Не в своей тарелке

...На букеты дикой  редьки,
Не левкои луговые,
Из тарелки вышли дядьки,
Гуманоиды живые...

...Я не езжу на Пегасе,
Я летаю на метле.
Юнна Мориц

Как-то утром, смеха ради.
То ль в Малаховке, то ль в Пизе,
Приземлились двое дядек
На летающем сервизе.
Скорректировали разум
На земные интересы,
Поискали третьим глазом
Представителей от прессы.
Вдоль опушки побродили —
Вот ромашки, вот левкои...
Только вдруг от страха взвыли:
Мама миа, что такое?!
К их тарелке подлетело,
Словно коршун к перепелке,
Неопознанное тело
На летающей метелке.
Пахнет серою паленой,
Не спастись противогазом.
Тут зашел определенно
У пришельцев ум за разум.
И умчались, опозорясь,
На своей тарелке гулкой,
Испугавшись Юнны Мориц,
Совершающей прогулку.

Какая-то у вас подспудная страсть к коллекционированию картин с вальдшнепами И на этой картине всё та же парочка

Мистика!..
Ура, День поэзии работает!

Андрей Вознесенский

Проснется он от темнотищи,
почувствует чужой уют
и голос ближний и смутивший:
«Послушай, как меня зовут?»

Тебя зовут — весна и случай,
измены бешеный жасмин,
твое внезапное: «Послушай... »
и ненависть, когда ты с ним.

Тебя зовут — подача в аут,
любви кочевный баламут,
тебя в удачу забывают,
в минуты гибели зовут.

1969

Мендель Штамм, нашел картину с одним вальдшнепом. Или птеродактилем, не пойму.



Страна возвышенных колдобин
и генуэзских крепостей -
где сеять, если неудобен
ландшафт неровных плоскостей,
где зерна падают бесцельно
беспечным птицам и ежам,
которым притча параллельна
как лес дворцовым этажам?
Засеять можно лишь дорогу -
нет больше вспаханной земли -
и наблюдать потом с порога,
как проплывают корабли,
как их встречают капуцины
и разгружают туеса,
как нападают сарацины,
добычу унося в леса
и удобряя скакунами
посевы доброго зерна.
Потом они зайдут за нами,
коль эта притча неверна…
А если правильна – проложат
еще достаточно дорог,
и во сто крат преприумножат,
как заповедовал им Бог.

Иннокентий Анненский

Черная Весна
         (Тает)

Под гулы меди — гробовой
Творился перенос,
И, жутко задран, восковой
Глядел из гроба нос.

Дыханья, что ли, он хотел
Туда, в пустую грудь?..
Последний снег был темно-бел,
И тяжек рыхлый путь,

И только изморозь, мутна,
На тление лилась,
Да тупо черная весна
Глядела в студень глаз —

С облезлых крыш, из бурых ям,
С позеленевших лиц.
А там, по мертвенным полям,
С разбухших крыльев птиц…

О люди! Тяжек жизни след
По рытвинам путей,
Но ничего печальней нет,
Как встреча двух смертей.

Раз пошел такой депрессивный настрой, привлеку Омара Хайяма:

Виноват-с, не указал название картины - Parable of the Sower, Pieter Bruegel the Elder, 1557, то есть Притча о сеятеле. В 16 веке, а именно в 1525 году Маттео Басси  основал Орден Братьев Меньших Капуцинов, где капуцины - это капюшоны, Capuccinorum. С сарацинами тяжельше. Но вот Ушаков пишет, что "В языке средневекового рыцарства и крестоносцев - мусульмане вообще. «Выезжают погулять..., руку правую потешить, сарачина в поле спешить.» Пушкин." В общем, нехристи. Разумеется, заповедям Иисуса Христа не следовали, но куда ж денешься от законов природы!