To нгусский метеорит
 
от пчел взять яду - помогает,
как помогало встарь,
а в магазине прикупить словарь -  
обратный,  
и топать заскорузлыми ногами
в свою берлогу,  
там открыть его,
найти эклогу и какую-то облогу,
и яду влить до самых берегов
епических избульканных прудов,
которые от этих самых слов
прольются на истории дорогу,
ей богу.
 

               Поэт
 
                     Кропанье пошлостей - большое зло.
                     Вы этого совсем не сознаете.
                     Бездарных проходимцев ремесло,
                     Как вижу я, у вас в большом почете.
 
                                  Директор
 
                     Меня упрек ваш, к счастью, миновал.
                     В расчете на столярный матерьял
                     Вы подходящий инструмент берете.
 
(Гете, Фауст)

ищет
вечно что-то,
coming through the rye –
тщетная забота,
лишь на небе
рай.
 

не думает
о суете
дорог,
покрытых
тонким-тонким
серым-серым
уже не жарким,
но еще не прелым
афинским пеплом…
почему афин
надменно
прикоснулся тлен
до стен
и стенок
сгорбленных корзин,
которыми
уставлены  
дороги?
и почему  
их бесконечно
многи
изломанные
сочетанья длин,
точнее,
переплеты половин
вчерашних и сегодняшних?
невинн
сгорает классицизм
над нашим полем,
заваленным
хламидами эпох,
портянками
и питым алкоголем,
из амфор вытекающим
на вздох
кирпичных
и готичных
колоколен,
последних
умирающих,
кто волен
и первых,
кто уже
совсем один
невольно
остается  
этим полем
захваченным
в одушевленный клин
не извлеченных
из шурфов и штолен
осадочных слоев,
кто недоволен
остатками
подземных богомолен
и крошками
из гефсиманских слов…
так вот,
и не дождавшись,
вместо снов
оно само  
от ужаса вспотело
на размахнувшееся
земляное
тело
теоло-
телеоло-
телевело-
распахнутого
за чертой дорог
внезапно  
фантастического поля
ивовыми корзинами
с добром,
немыслимого
как земля и воля
аттического серебра -
в мозолях
и паутине времени,
в усталой седине,
в золе…
всё это в темени
стучало
как в нуле
не умолкавшим
пепельным бемолем.
 

не кричит
уж больше,
не кричит,
не целует
на задворках липы,
не хватает
за подол
со всхлипом
ту березу,
из которой сшит
за окном
по поднебесью вид
до разрыва сердца затаенный,
на коленях,
за горючим кленом,
он теперь
со смертью говорит.
 

кричит
всегда
кому-то
о себе
о чем-то
непомерно задушевном,
а кто-то  
почему-то
дал  
обет
быть спящею
не слышащей царевной,
жить сном,
жить ожиданием
того,
кого
из гущи сна
узнает сразу,
что и никто –
без пламени огонь,
и некто –
без огня
сожгущий разум.
А кто кричит? –
не слышно
ничего.
 

отождествляет
всё
и ничего.
А именно:
Единственную Сущность
и вздох во сне
от ужаса проснуться,
чтобы опять
не видеть
ничего.
Её неволь
безмерная спираль
из струн души
и из пружин
бездушья -
нет ничего,
что бы сжимало  
лучше,
всё
ничего,
тождественная
жаль.
 

полагает:
всё,
что суждено,
то сузится
до нитки,
она провдёрнется
в железное ушко
и будет шить
оранжевые
свитки
несуженого,
не того, что тут,
а истинного неба
пружинящий,
как озорной батут,
каталог
поцелуев  
Феба -
губам,
плечам,
коленям
и огню,
всех им замеченным
наглядно  
и открыто,
которые
упали дню
в смеющееся
рыжее
корыто.  
 

думает:  
когда же
изойдет
дыхание
из гекатомбы лета?
когда же
безутешный крот
отроет
внутреннюю пропасть ветра?
когда же  
рухнет всё  
в тартарары,
в спиральную валторну рая?
когда же
теургема ты
в меня вопьётся,
синтаксис стирая?