Служба поддержки+7 (496) 255-40-00
IForum (Открыто временно, в тестовом режиме, не поддерживается.)

Поиск  Правила  Войти
   RSS
Даты, имена, события, Прошлое, настоящее, будущее
 
#1
10.02.2014 20:57:24
Уважаемые форумчане, предлагаю новую тему «Даты, имена, события».

Каждый день в мире что-то происходит или происходило, или только намечается, витает в воздухе – то, о чём интересно поговорить, обсудить, чем хочется поделиться или просто вспомнить.
Изменено: Щелканова - 11.02.2014 17:44:36
 
 
Страницы: Пред. 1 2 3 4 След.
Ответы
 
#61
27.09.2015 12:43:36
СТИХИ О РЫЖЕЙ ДВОРНЯГЕ
    Хозяин погладил рукою
    Лохматую рыжую спину:
    - Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
    Но все же тебя я покину. -

    Швырнул под скамейку ошейник
    И скрылся под гулким навесом,
    Где пестрый людской муравейник
    Вливался в вагоны экспресса.

    Собака не взвыла ни разу,
    И лишь за знакомой спиною
    Следили два карие глаза
    С почти человечьей тоскою.

    Старик у вокзального входа
    Сказал: - Что? Оставлен, бедняга?
    Эх, будь ты хорошей породы...
    А то ведь простая дворняга!

    Огонь над трубой заметался,
    Взревел паровоз что есть мочи,
    На месте, как бык, потоптался
    И ринулся в непогодь ночи.

    В вагонах, забыв передряги,
    Курили, смеялись, дремали...
    Тут, видно, о рыжей дворняге
    Не думали, не вспоминали.

    Не ведал хозяин, что где-то
    По шпалам, из сил выбиваясь,
    За красным мелькающим светом
    Собака бежит задыхаясь!

    Споткнувшись, кидается снова,
    В кровь лапы о камни разбиты,
    Что выпрыгнуть сердце готово
    Наружу из пасти раскрытой!

    Не ведал хозяин, что силы
    Вдруг разом оставили тело
    И, стукнувшись лбом о перила,
    Собака под мост полетела...

    Труп волны снесли под коряги...
    Старик! Ты не знаешь природы:
    Ведь может быть тело дворняги,
    А сердце - чистейшей породы!
    1948 г.
 
 
 
 
#62
27.09.2015 12:46:02
РАЗДУМЬЕ  НАД  КЛАССИКОЙ
    Возможно, я что-то не так скажу,
    И пусть будут спорными строки эти,
    Но так уж я, видно, живу на свете,
    Что против души своей не грешу.

    В дружбу я верил с мальчишьих лет,
    Но только в действительно настоящую,
    До самого неба костром летящую,
    Такую, какой и прекрасней нет!

    Но разве же есть на земле костер
    Жарче того, что зажгли когда-то
    Два сердца с высот Воробьевых гор,
    На веки веков горячо и свято?!

    О, как я о дружбе такой мечтал
    И как был канонами околдован,
    Пока не осмыслил, пока не познал
    И в чем-то вдруг не был разочарован.

    Пусть каждый ярчайшею жизнью жил,
    Но в этом союзе, клянусь хоть небом,
    Что только один из двоих дружил,
    Другой же тем другом высоким не был!

    Да, не был. Пусть сложен житейский круг,
    Но я допускаю, хотя и туго,
    Что к другу приехавший в гости друг
    Мог даже влюбиться в супругу друга.

    Влюбиться, но смуты своей сердечной
    Даже и взглядом не показать,
    Тем паче, что друг его, что скрывать,
    Любил свою милую бесконечно.

    Сердце... Но можно ль тут приказать?
    Не знаю. Но если и вспыхнут страсти,
    Пусть трудно чувствами управлять,
    Но что допустить и как поступать,
    Вот это все-таки в нашей власти!

    Я гению чту за могучий ум,
    За "колокол", бивший в сердца набатом,
    И все же могу я под грузом дум
    Считать, что не все тут, быть может, свято.

    И надо ли, правды не уроня,
    Внушать мне, как высшую из примеров,
    Дружбу, в которую у меня
    Нету великой и светлой веры.

    Ведь дружба - есть чувство, как жизнь, святое,
    Так как же уверовать и понять,
    Что можно дружить и навек отнять
    У друга самое дорогое?!

    А вера моя до могилы в том,
    Что подлинный друг, ну, а как иначе,
    Лишь тот, кому твердо доверишь дом,
    Деньги, жену и себя в придачу!

    Стараясь все мудрое познавать,
    Держусь я всю жизнь непреклонных взглядов,
    Что классику следует уважать
    Осмысливать, трепетно изучать,
    Но падать вот ниц перед ней не надо.

    А тех, кто сочтет это слишком смелым
    Иль попросту дерзким, хочу спросить:
    Желали б вы в жизни вот так дружить?
    Молчите? Вот в этом-то все и дело...
    1978 г.
 
 
 
#63
27.09.2015 12:47:24
ИВАНАМ НЕ ПОМНЯЩИМ РОДСТВА
    Не могу никак уместить в голове,
    Понимаю и все-таки не понимаю:
    Чтоб в стране моей, в нашей столице, в Москве
    Издевались над праздником Первое мая!

    Дозволяется праздновать все почем зря
    Вплоть до сборищ нудистов и проституции,
    Праздник батьки Махно, день рожденья царя,
    Но ни слова о празднике Октября
    И ни звука отныне о революции!

    Если ж что-то и можно порой сказать,
    То никак не иначе, чем злое-злое,
    Оболванить без жалости все былое
    И как можно глумливее оплевать.

    И хотелось бы всем нашим крикунам,
    Что державу напористо разрушали,
    Лезли в драку, шумели, митинговали,
    И сказать, и спросить: - Хорошо ли вам?

    Но не тех, разумеется, нет, не тех,
    Кто шаманил в парламентах год за годом.
    Те давно нахватали за счет народа,
    А всех тех, кто подталкивал их успех.

    Пусть не все было правильно в революции,
    Пусть, ломая, крушили порой не то,
    И, случалось, победы бывали куцые,
    Только кто здесь виновен? Ответьте: кто?

    Ваши бабки двужильные? Ваши деды?
    От земли, от корыта ли, от станков?
    Что за светлую долю, за стяг победы
    Не щадили в сраженьях своих голов?

    Так ужель они впрямь ничего не стоили:
    И Магниток с Запсибом не возвели,
    Днепрогэсов с Турксибами не построили,
    Не вздымали воздушные корабли?!

    То, что рядом, что с нами и что над нами,
    Все большое и малое в том пути,
    Разве создано было не их руками?
    Зажжено и согрето не их сердцами?
    Так куда же от этого нам уйти?!

    Пусть потом их и предали, и обмерили
    Те, кто правили судьбами их в Кремле.
    Но они-то ведь жили и свято верили
    В справедливость и правду на всей земле!

    И вернутся к вам гены их, не вернутся ли,
    Не глумитесь, не трогайте их сердца!
    Знайте: были солдаты у революции
    И чисты, и бесхитростны до конца!

    Так зачем опускаться нам и к чему
    Ниже самого глупого разумения?
    И отдать просто-напросто на съедение
    Все родное буквально же хоть кому.

    Тех, кто рвутся отчаянно за границу,
    Пусть обидно, но можно еще понять:
    Плюнуть здесь, чтобы там потом прислужиться.
    Ну а вам-то зачем над собой глумиться
    И свое же без жалости принижать?

    Все святое топча и швыряя в прах,
    Вы любою идейкой, как флагом, машете,
    Что ж вы пляшете, дьяволы, на костях,
    На отцовских костях ведь сегодня пляшете!

    Впрочем, стоп! Ни к чему этот стон сейчас!
    Только знайте, что все может повториться,
    И над вами сыны где-то в трудный час
    Тоже могут безжалостно поглумиться.

    И от вас научившись хватать права,
    Будут вас же о прошлое стукать лбами.
    Ведь Иваны не помнящие родства
    Никому ни на грош не нужны и сами!

    И не надо, не рвитесь с судами скорыми,
    ставя жертв и виновников в общий ряд.
    Это ж проще всего - все громить подряд,
    Объявив себя мудрыми прокурорами!

    Спорьте честно во имя идей святых,
    Но в истории бережно разберитесь
    И трагической доле отцов своих
    И суровой судьбе матерей своих
    С превеликим почтением поклонитесь!

    16-18 ноября 1991 г.
 
 
 
#64
04.10.2015 16:53:07
Сегодня медицинская страничка.
На днях в Москве прошла ежегодная конференция «Инфекционные болезни». Были представлены интересные доклады и публикации.
Среди инфекционных болезней есть социально значимые – те, которые тем или иным образом зависят от социальных факторов. Предлагаю вашему вниманию информацию об одном из таких заболеваний (из статьи в медицинском журнале). Информация, полагаю, будет полезна для широкого круга лиц, независимо от их пола и возраста.

Статья называется: «Эпидемиология сифилиса в современных условиях». Несколько цитат:

… в настоящее время во многих развитых странах мира эпидемиологическая ситуация по заболеваемости сифилисом продолжает оставаться нестабильной, чему способствует широкое распространение нетрадиционных форм сексуальных отношений и миграция населения.

… в России среди ранних форм сифилиса, опасных в эпидемиологическом отношении, ведущее место занимают скрытые формы, трудные для выявления.

… в Москве в 2013 г. по сравнению с предыдущим годом выявлено повышение уровня заболеваемости на 10,3%. Констатирован существенный рост поздних форм нейросифилиса (в 2013 г. по сравнению с 2003 г. - в 10 раз, с 2012 г. - в 2 раза)

На протяжении 2006-2011 гг. заболеваемость всеми формами сифилиса в США выросла с 12,3 до 14,9 случая на 100 000 населения. … в основном за счёт мужчин, имеющих секс с мужчинами, которые составляют значительный процент (более 60%) от общего числа больных первичным и вторичным сифилисом, а также за счёт «не испаноязычных чёрных мужчин» молодого возраста.

К 2011г. уровень заболеваемости сифилисом в большинстве стран Европы был невысоким и по данным ВОЗ составлял от 0 (Андора, Италия, Монтенегро) до 10,0 случаев на 100тыс.населения. … в Российской Федерации – 37,9 на 100тыс.

В Российской Федерации по данным официальной статистической отчётности в 2003-20011гг. заболеваемость сифилисом продолжала оставаться высокой, значительно превышая показатели развитых стран Европы и CША. В 2012 г. уровень заболеваемости сифилисом в России составил 33,1 случая на 100тыс.населения, в 2013 – 28,9.

Причиной роста заболеваемости сифилисом в Российской Федерации явилась совокупность факторов … нестабильность общества … военные, гражданские, национальные конфликты … выраженное экономическое расслоение общества … расцвет наркомании и проституции … возросшая алкоголизация населения … увеличение лиц не занятых общественно-полезным трудом.

В настоящее время в структуре заболеваемости продолжают преобладать ранние остро заразные формы сифилиса, отмечается рост поздних форм, в частности нейросифилиса.

В Москве заболеваемость сифилисом а в 2013г. составила 20,4 случая на 100 тыс.населения … по сравнению с 2012 г. заболеваемость возросла на 10,3% … в абсолютных числах увеличение с 2190 до 2466 случаев.

Среди возрастной популяции детей от 0 до 14 лет заболеваемость сифилисом в 2013 г. составила 0,8 на 100 тыс.населения соответствующего возраста, что на 50% выше предыдущего года. При этом среди детей от 0 до 14 лет было 3 ребёнка с приобретённым сифилисом (у одного их них зарегистрирован бытовой путь заражения, а у 2 детей - половой) и 10 детей с ранним врождённым сифилисом, 7 из которых были рождены от иногородних женщин и женщин стран СНГ (Узбекистан, Киргизия, Украина); 2 ребёнка были рождены от женщин, убежавших из роддома; 1 ребёнок – от жительницы Москвы. Из 10 детей с врождённым сифилисом 4 ребёнка были «отказными», из них 2 были рождены женщинами без определённого места жительства.

… в 2013 г. число больных сифилисом мужчин значительно возросло … мужчины болели сифилисом в 1,8 раза чаще, чем женщины. Из 9 подростков, болевших сифилисом в 2013 г., было 3 мальчика и 6 девочек. На протяжении последних лет наблюдения процент подростков-девочек, болеющих сифилисом, был выше, чем мальчиков.

Среди неблагоприятных тенденций следует отметить увеличение показателей заболеваемости населения Москвы поздними формами сифилиса и в особенности нейросифилисом.
 
 
 
#65
11.10.2015 00:15:25
О Рабиндранате Тагоре
Цитата
Тагор никогда не был склонен к меланхолии. Он считал меланхолию болезнью ума, худшей, чем любая болезнь тела. Печаль и поражение — часть жизни, и их надо принимать с мужественным достоинством. Жалобный вой, подобный визгу побитой дворняжки, в котором некоторые поэты искали утешения, не принимала его сильная натура. Даже охваченный скорбью, он писал:

Я проснулся. За окном мрак ночной исчез.
Мир раскрылся, как цветок. Чудо из чудес.
Поражен я! Сколько звезд и материков
Не оставило следа. Сколько лет, веков
Пролетело. Где герой, наводивший страх?
Только тень его живет в сказках и стихах,
Сам истлел давным-давно… Не сочтешь племен,
Возводивших на костях стройный лес колонн.
Возникали города. Где они? Зола.
В смерче гибельном времен мне на лоб легла
Метка — солнца ранний луч, светлый знак небес.
Я проснулся. Вот оно — чудо из чудес.[105]
 
 
 
#66
11.10.2015 00:17:05
Цитата
Как сильно изменился мир с той поры, как Рабиндранат вступил в него ребенком! Поэтому любовь поэта к этому миру вполне могла со временем запрятаться в защитную скорлупу воспоминаний. Но ничего подобного не произошло, наоборот, его любовь стала еще более всеобъемлющей, более нежной.

Эта мудрость пришла к нему через печаль. Как он писал, в глубочайшей пещере бытия так темно, что разглядеть что-нибудь можно только при свете факела скорби. Это была мудрость сердца, а не разума, не та мудрость, которую можно почерпнуть из писаний святых и мудрецов. Она освободила его от уз всякой религии и призвала к одному — любить эту землю и все связанное с нею. Как писал Рабиндранат: "Пусть разум мой вылетит из этого окна сквозь игру света и тени — не мысля, не споря, не рассуждая, — пока он не сольется с великим океаном, где смерть поджидает жизнь".
В мудрости сердца он нашел более верный источник гуманизма, чем в тонких рассуждениях "Упанишад", в мистической лирике вишнуитов или в либеральной мысли Запада.

В первом стихотворении память о старой любви, которая когда-то воспринималась как должное, снова преследует состарившегося поэта. Но печаль утратила свою остроту, упреки сменились благодарностью, и страдание превратило все потери в обретения.

Я не говорил о том, сколь ты ценна для меня,
потому что был уверен: ты принадлежишь мне.
Дни сменялись ночами, и ты приносила свои дары
к моим ногам.
На грудь мою ты проливала водопад своих волос,
и глаза твои полнились слезами, когда ты говорила:
"Я не могу тебе дать большего,
больше мне нечего тебе дать…"
А теперь дни сменяют ночи,
но тебя больше нет со мной.
И, когда-то гордый и равнодушный, я
целую прах, в котором ты оставила следы.
Теперь ты моя воистину:
своею печалью я заплатил цену твоей любви.
 
 
 
#67
11.10.2015 00:20:21
Цитата
В день рождения он вспоминает всю свою жизнь, и она напоминает ему длинную гирлянду, сплетенную из различных цветов. Он оглядывается на прошлое мира и не видит ничего, кроме руин тщеславия и гордости. Вокруг одно непостоянство, словно сыпучие пески пустыни, но "сердцем своим, — говорит поэт, — слышу биение бесконечного".

Он видел мир зла и боли, видел, как высокий дух человека умерщвляется человеческой же рукой, — и все же слышал музыку согласия в сердце вселенной, среди рева урагана звучал ему голос мира.

Такова особенность поэтического мира Тагора: в нем звучат противоречащие друг другу голоса, взаимоисключающие утверждения, но именно они придают творчеству поэта многообразие, богатство и жизненность. Он верен себе в каждом своем настроении, на каждом этапе своего пути. Страстная искренность позволяла ему бросать вызов самому себе и самого себя преодолевать — это самая главная его добродетель.

Вспоминая свой путь поэта, Тагор находит много срывов и неудач и смиренно признается в своих недостатках.
Цитата
Много ли знаю я о нашей огромной планете?
Сколько морей, и пустынь, и хребтов, и потоков на свете,
Сколько открытий и подвигов, стран, городов и селений,
Сколько диковинных тварей и редких растений!
Многого в жизни не видел я. Мир так богат и широк, —
Я охватил лишь его небольшой уголок.
 
 
 
#68
11.10.2015 00:22:32
Цитата
Как в Индии, так и в Европе, хотя и по разным причинам, наступили тяжелые времена. Тагор воспринял происходящее как кризис цивилизации, и выступление его остается свидетельством твердой веры и осознания грядущих тяжелых испытаний. Прослеживая начальные источники своей веры в современную цивилизацию, Тагор говорил о своем восхищении гуманистическими традициями английской литературы. Он вспомнил, как, будучи молодым студентом, в Лондоне слушал с восхищением речи Джона Брайта в Британском парламенте. "Великодушный, радикальный либерализм этих речей, переливающийся за все узкие национальные границы, произвел на меня такое глубокое впечатление, что часть его сохранилась даже сегодня, в эти дни неприкрытого разочарования". Он описал, как это "неприкрытое разочарование" было почти насильно навязано индийскому уму, когда британские правители Индии цинично пренебрегали теми самыми ценностями, которые являлись гордостью западной цивилизации. "Настанет день, когда по воле Судьбы англичанам придется покинуть Индию. Но какую ужасающую бедность оставят они после себя, какое опустошение! Когда наконец поток их двухвекового правления иссохнет, сколько грязи и мерзости останется на дне!" Тем не менее Тагор не отвергает веру в Человека. "Когда я оглядываюсь вокруг себя, я вижу разрушающиеся руины гордой цивилизации, разбросанные как большая куча мусора. И тем не менее я не совершу страшного греха — утраты веры в Человека. Я верю, что после бури в небе, очистившемся от туч, засияет новый свет: свет самоотверженного служения человеку".

За три дня до последнего своего дня рождения Тагор сочинил слова и музыку последней из более чем двух тысяч песен, которые он оставил в наследство народу Бенгалии. В этой песне, впервые исполненной на дне его рождения, поэт призывает "вечно новое" заново открыть свое лицо. Вера его не поколеблена, он остался оптимистом до последних дней. Даже умирая, поэт провозглашает вечный триумф жизни: "Пусть вечно новое откроется, как солнце, разгоняющее туман, пусть въявь обнаружится чудо бесконечного, прославляя торжество жизни". В другом стихотворении он смиренно просит прощальное благословение тех, кто его знал:

Я суму свою опустошил до дна,
Роздал все, собираясь в путь.
Если сегодня в ответный дар
Мне достанется что-нибудь —
Немного прощенья, немного любви,
Все возьму, отправляясь в последний путь,
На последнее празднество, на последнем плоту,
Отплывая в беззвучную темноту.[119]
 
 
 
#69
29.11.2015 13:57:04
29.11.15. Сегодня День Матери – последнее воскресенье ноября.

Екатерина Савельевна Витис, мать писателя Василия Семеновича Гроссмана, в 1941 году написала ему прощальное письмо, которое он целиком включил в роман «Жизнь и судьба» как последнее послание матери Виктора Штрума.
Цитата
Людей, Витя, трудно понять по-настоящему... Седьмого июля немцы ворвались в город. В городском саду радио передавало последние известия. Я шла из поликлиники после приема больных и остановилась послушать. Дикторша читала по-украински статью о боях. Я услышала отдалённую стрельбу, потом через сад побежали люди. Я пошла к дому и всё удивлялась, как это пропустила сигнал воздушной тревоги. И вдруг я увидела танк, и кто-то крикнул: «Немцы прорвались!» Я сказала: «Не сейте панику». Накануне я заходила к секретарю горсовета, спросила его об отъезде. Он рассердился: «Об этом рано говорить, мы даже списков не составляли»... Словом, это были немцы. Всю ночь соседи ходили друг к другу, спокойней всех были малые дети да я. Решила — что будет со всеми, то будет и со мной. Вначале я ужаснулась, поняла, что никогда тебя не увижу, и мне страстно захотелось ещё раз посмотреть на тебя, поцеловать твой лоб, глаза. А я потом подумала — ведь счастье, что ты в безопасности.
Под утро я заснула и, когда проснулась, почувствовала страшную тоску. Я была в своей комнате, в своей постели, но ощутила себя на чужбине, затерянная, одна. Этим же утром мне напомнили забытое за годы советской власти, что я еврейка. Немцы ехали на грузовике и кричали: «Juden kaputt!» А затем мне напомнили об этом некоторые мои соседи. Жена дворника стояла под моим окном и говорила соседке: «Слава Богу, жидам конец». Откуда это? Сын её женат на еврейке, и старуха ездила к сыну в гости, рассказывала мне о внуках. Соседка моя, вдова, у неё девочка 6 лет, Алёнушка, синие, чудные глаза, я тебе писала о ней когда-то, зашла ко мне и сказала: «Анна Семеновна, попрошу вас к вечеру убрать вещи, я переберусь в Вашу комнату». «Хорошо, я тогда перееду в вашу» — сказала я. Она ответила: «Нет, вы переберетесь в каморку за кухней». Я отказалась: там ни окна, ни печки. Я пошла в поликлинику, а когда вернулась, оказалось: дверь в мою комнату взломали, мои вещи свалили в каморке. Соседка мне сказала: «Я оставила у себя диван, он всё равно не влезет в вашу новую комнатку». Удивительно, она кончила техникум, и покойный муж её был славный и тихий человек, бухгалтер в Укопспилке. «Вы вне закона» — сказала она таким тоном, словно ей это очень выгодно. А её дочь Аленушка сидела у меня весь вечер, и я ей рассказывала сказки. Это было моё новоселье, и она не хотела идти спать, мать её унесла на руках. А затем, Витенька, поликлинику нашу вновь открыли, а меня и ещё одного врача-еврея уволили. Я попросила деньги за проработанный месяц, но новый заведующий мне сказал: «Пусть вам Сталин платит за то, что вы заработали при советской власти, напишите ему в Москву». Санитарка Маруся обняла меня и тихонько запричитала: «Господи, Боже мой, что с вами будет, что с вами всеми будет...» И доктор Ткачев пожал мне руку. Я не знаю, что тяжелей: злорадство или жалостливые взгляды, которыми глядят на подыхающую, шелудивую кошку. Не думала я, что придётся мне всё это пережить.
 
 
 
#70
29.11.2015 13:58:37
Цитата
Многие люди поразили меня. И не только тёмные, озлобленные, безграмотные. Вот старик-педагог, пенсионер, ему 75 лет, он всегда спрашивал о тебе, просил передать привет, говорил о тебе: «Он наша гордость». А в эти дни проклятые, встретив меня, не поздоровался, отвернулся. А потом мне рассказывали, что он на собрании в комендатуре говорил: «Воздух очистился, не пахнет чесноком». Зачем ему это — ведь эти слова его пачкают. И на том же собрании сколько клеветы на евреев было... Но, Витенька, конечно, не все пошли на это собрание. Многие отказались. И, знаешь, в моём сознании с царских времен антисемитизм связан с квасным патриотизмом людей из «Союза Михаила Архангела». А здесь я увидела, — те, что кричат об избавлении России от евреев, унижаются перед немцами, по-лакейски жалки, готовы продать Россию за тридцать немецких сребреников. А тёмные люди из пригорода ходят грабить, захватывают квартиры, одеяла, платья; такие, вероятно, убивали врачей во время холерных бунтов. А есть душевно вялые люди, они поддакивают всему дурному, лишь бы их не заподозрили в несогласии с властями. Ко мне беспрерывно прибегают знакомые с новостями, глаза у всех безумные, люди, как в бреду. Появилось странное выражение — «перепрятывать вещи». Кажется, что у соседа надежней. Перепрятывание вещей напоминает мне игру. Вскоре объявили о переселении евреев, разрешили взять с собой 15 килограммов вещей. На стенах домов висели жёлтенькие объявленьица — «Всем жидам предлагается переселиться в район Старого города не позднее шести часов вечера 15 июля 1941 года. Не переселившимся — расстрел».
Ну вот, Витенька, собралась и я. Взяла я с собой подушку, немного белья, чашечку, которую ты мне когда-то подарил, ложку, нож, две тарелки. Много ли человеку нужно? Взяла несколько инструментов медицинских. Взяла твои письма, фотографии покойной мамы и дяди Давида, и ту, где ты с папой снят, томик Пушкина, «Lettres de Mon moulin», томик Мопассана, где «One vie», словарик, взяла Чехова, где «Скучная история» и «Архиерей». Вот и, оказалось, что я заполнила всю свою корзинку. Сколько я под этой крышей тебе писем написала, сколько часов ночью проплакала, теперь уж скажу тебе, о своем одиночестве. Простилась с домом, с садиком, посидела несколько минут под деревом, простилась с соседями. Странно устроены некоторые люди. Две соседки при мне стали спорить о том, кто возьмёт себе стулья, кто письменный столик, а стала с ними прощаться, обе заплакали. Попросила соседей Басанько, если после войны ты приедешь узнать обо мне, пусть расскажут поподробней и мне обещали. Тронула меня собачонка, дворняжка Тобик, последний вечер как-то особенно ласкалась ко мне. Если приедешь, ты её покорми за хорошее отношение к старой жидовке. Когда я собралась в путь и думала, как мне дотащить корзину до Старого города, неожиданно пришел мой пациент Щукин, угрюмый и, как мне казалось, чёрствый человек. Он взялся понести мои вещи, дал мне триста рублей и сказал, что будет раз в неделю приносить мне хлеб к ограде. Он работает в типографии, на фронт его не взяли по болезни глаз. До войны он лечился у меня, и если бы мне предложили перечислить людей с отзывчивой, чистой душой, — я назвала бы десятки имен, но не его. Знаешь, Витенька, после его прихода я снова почувствовала себя человеком, значит, ко мне не только дворовая собака может относиться по-человечески. Он рассказал мне, что в городской типографии печатается приказ, что евреям запрещено ходить по тротуарам. Они должны носить на груди жёлтую лату в виде шестиконечной звезды. Они не имеют права пользоваться транспортом, банями, посещать амбулатории, ходить в кино, запрещается покупать масло, яйца, молоко, ягоды, белый хлеб, мясо, все овощи, исключая картошку. Покупки на базаре разрешается делать только после шести часов вечера (когда крестьяне уезжают с базара). Старый город будет обнесён колючей проволокой, и выход за проволоку запрещён, можно только под конвоем на принудительные работы. При обнаружении еврея в русском доме хозяину — расстрел, как за укрытие партизана. Тесть Щукина, старик-крестьянин, приехал из соседнего местечка Чуднова и видел своими глазами, что всех местных евреев с узлами и чемоданами погнали в лес, и оттуда в течение всего дня доносились выстрелы и дикие крики, ни один человек не вернулся. А немцы, стоявшие на квартире у тестя, пришли поздно вечером — пьяные, и ещё пили до утра, пели и при старике делили между собой брошки, кольца, браслеты. Не знаю, случайный ли это произвол или предвестие ждущей и нас судьбы?
 
 
 
#71
29.11.2015 14:00:05
Цитата
Как печален был мой путь, сыночек, в средневековое гетто. Я шла по городу, в котором проработала 20 лет. Сперва мы шли по пустынной Свечной улице. Но когда мы вышли на Никольскую, я увидела сотни людей, шедших в это проклятое гетто. Улица стала белой от узлов, от подушек. Больных вели под руки. Парализованного отца доктора Маргулиса несли на одеяле. Один молодой человек нёс на руках старуху, а за ним шли жена и дети, нагруженные узлами. Заведующий магазином бакалеи Гордон, толстый, с одышкой, шёл в пальто с меховым воротником, а по лицу его тёк пот. Поразил меня один молодой человек, он шёл без вещей, подняв голову, держа перед собой раскрытую книгу, с надменным и спокойным лицом. Но сколько рядом было безумных, полных ужаса. Шли мы по мостовой, а на тротуарах стояли люди и смотрели. Одно время я шла с Маргулисами и слышала сочувственные вздохи женщин. А над Гордоном в зимнем пальто смеялись, хотя, поверь, он был ужасен, не смешон. Видела много знакомых лиц. Одни слегка кивали мне, прощаясь, другие отворачивались. Мне кажется, в этой толпе равнодушных глаз не было; были любопытные, были безжалостные, но несколько раз я видела заплаканные глаза.
Я посмотрела — две толпы, евреи в пальто, шапках, женщины в тёплых платках, а вторая толпа на тротуаре одета по-летнему. Светлые кофточки, мужчины без пиджаков, некоторые в вышитых украинских рубахах. Мне показалось, что для евреев, идущих по улице, уже и солнце отказалось светить, они идут среди декабрьской ночной стужи. У входа в гетто я простилась с моим спутником, он мне показал место у проволочного заграждения, где мы будем встречаться. Знаешь, Витенька, что я испытала, попав за проволоку? Я думала, что почувствую ужас. Но, представь, в этом загоне для скота мне стало легче на душе. Не думай, не потому, что у меня рабская душа. Нет. Нет. Вокруг меня были люди одной судьбы, и в гетто я не должна, как лошадь, ходить по мостовой, и нет взоров злобы, и знакомые люди смотрят мне в глаза и не избегают со мной встречи. В этом загоне все носят печать, поставленную на нас фашистами, и поэтому здесь не так жжёт мою душу эта печать. Здесь я себя почувствовала не бесправным скотом, а несчастным человеком. От этого мне стало легче.
Я поселилась вместе со своим коллегой, доктором-терапевтом Шперлингом, в мазаном домике из двух комнатушек. У Шперлингов две взрослые дочери и сын, мальчик лет двенадцати. Я подолгу смотрю на его худенькое личико и печальные большие глаза. Его зовут Юра, а я раза два называла его Витей, и он меня поправлял: «Я Юра, а не Витя». Как различны характеры людей! Шперлинг в свои пятьдесят восемь лет полон энергии. Он раздобыл матрацы, керосин, подводу дров. Ночью внесли в домик мешок муки и полмешка фасоли. Он радуется всякому своему успеху, как молодожён. Вчера он развешивал коврики. Ничего, ничего, все переживём, — повторяет он — главное, запастись продуктами и дровами. Он сказал мне, что в гетто следует устроить школу. Он даже предложил мне давать Юре уроки французского языка и платить за урок тарелкой супа. Я согласилась. Жена Шперлинга, толстая Фанни Борисовна, вздыхает: «Всё погибло, мы погибли». Но при этом, следит, чтобы её старшая дочь Люба, доброе и милое существо, не дала кому-нибудь горсть фасоли или ломтик хлеба. А младшая, любимица матери, Аля — истинное исчадие ада: властная, подозрительная, скупая. Она кричит на отца, на сестру. Перед войной она приехала погостить из Москвы и застряла. Боже мой, какая нужда вокруг! Если бы те, кто говорят о богатстве евреев и о том, что у них всегда накоплено на чёрный день, посмотрели на наш Старый город. Вот он и пришёл, чёрный день, чернее не бывает. Ведь в Старом городе не только переселённые с 15 килограммами багажа, здесь всегда жили ремесленники, старики, рабочие, санитарки. В какой ужасной тесноте жили они и живут. Как едят! Посмотрел бы ты на эти полуразваленные, вросшие в землю хибарки. Витенька, здесь я вижу много плохих людей — жадных, трусливых, хитрых, даже готовых на предательство. Есть тут один страшный человек, Эпштейн, попавший к нам из какого-то польского городка. Он носит повязку на рукаве и ходит с немцами на обыски, участвует в допросах, пьянствует с украинскими полицаями, и они посылают его по домам вымогать водку, деньги, продукты. Я раза два видела его — рослый, красивый, в франтовском кремовом костюме, и даже жёлтая звезда, пришитая к его пиджаку, выглядит, как жёлтая хризантема.
 
 
 
#72
29.11.2015 14:01:42
Цитата
Но я хочу тебе сказать и о другом. Я никогда не чувствовала себя еврейкой. С детских лет я росла в среде русских подруг, я любила больше всех поэтов Пушкина, Некрасова, и пьеса, на которой я плакала вместе со всем зрительным залом, съездом русских земских врачей, была «Дядя Ваня» со Станиславским. А когда-то, Витенька, когда я была четырнадцатилетней девочкой, наша семья собралась эмигрировать в Южную Америку. И я сказала папе: «Не поеду никуда из России, лучше утоплюсь». И не уехала. А вот в эти ужасные дни мое сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу. Раньше я не знала этой любви. Она напоминает мне мою любовь к тебе, дорогой сынок. Я хожу к больным на дом. В крошечные комнатки втиснуты десятки людей: полуслепые старики, грудные дети, беременные. Я привыкла в человеческих глазах искать симптомы болезней — глаукомы, катаракты. Я теперь не могу так смотреть в глаза людям, — в глазах я вижу лишь отражение души. Хорошей души, Витенька! Печальной и доброй, усмехающейся и обречённой, побеждённой насилием и в то же время торжествующей над насилием. Сильной, Витя, души! Если бы ты слышал, с каким вниманием старики и старухи расспрашивают меня о тебе. Как сердечно утешают меня люди, которым я ни на что не жалуюсь, люди, чьё положение ужасней моего. Мне иногда кажется, что не я хожу к больным, а, наоборот, народный добрый врач лечит мою душу. А как трогательно вручают мне за лечение кусок хлеба, луковку, горсть фасоли. Поверь, Витенька, это не плата за визиты! Когда пожилой рабочий пожимает мне руку и вкладывает в сумочку две-три картофелины и говорит: «Ну, ну, доктор, я вас прошу», у меня слёзы выступают на глазах. Что-то в этом такое есть чистое, отеческое, доброе, не могу словами передать тебе это. Я не хочу утешать тебя тем, что легко жила это время. Ты удивляйся, как моё сердце не разорвалось от боли. Но не мучься мыслью, что я голодала, я за все это время ни разу не была голодна. И ещё — я не чувствовала себя одинокой. Что сказать тебе о людях, Витя? Люди поражают меня хорошим и плохим. Они необычайно разные, хотя все переживают одну судьбу. Но, представь себе, если во время грозы большинство старается спрятаться от ливня, это ещё не значит, что все люди одинаковы. Да и прячется от дождя каждый по-своему... Доктор Шперлинг уверен, что преследования евреев временные, пока война. Таких, как он, немало, и я вижу, чем больше в людях оптимизма, тем они мелочней, тем эгоистичней. Если во время обеда приходит кто-нибудь, Аля и Фанни Борисовна немедленно прячут еду. Ко мне Шперлинги относятся хорошо, тем более что я ем мало и приношу продуктов больше, чем потребляю. Но я решила уйти от них, они мне неприятны. Подыскиваю себе уголок. Чем больше печали в человеке, чем меньше он надеется выжить, тем он шире, добрее, лучше. Беднота, жестянщики, портняги, обречённые на гибель, куда благородней, шире и умней, чем те, кто ухитрились запасти кое-какие продукты. Молоденькие учительницы, чудик-старый учитель и шахматист Шпильберг, тихие библиотекарши, инженер Рейвич, который беспомощней ребенка, но мечтает вооружить гетто самодельными гранатами — что за чудные, непрактичные, милые, грустные и добрые люди. Здесь я вижу, что надежда почти никогда не связана с разумом, она — бессмысленна, я думаю, её родил инстинкт. Люди, Витя, живут так, как будто впереди долгие годы. Нельзя понять, глупо это или умно, просто так оно есть. И я подчинилась этому закону. Здесь пришли две женщины из местечка и рассказывают то же, что рассказывал мне мой друг. Немцы в округе уничтожают всех евреев, не щадя детей, стариков. Приезжают на машинах немцы и полицаи и берут несколько десятков мужчин на полевые работы, они копают рвы, а затем через два-три дня немцы гонят еврейское население к этим рвам и расстреливают всех поголовно. Всюду в местечках вокруг нашего города вырастают эти еврейские курганы. В соседнем доме живёт девушка из Польши. Она рассказывает, что там убийства идут постоянно, евреев вырезают всех до единого, и евреи сохранились лишь в нескольких гетто — в Варшаве, в Лодзи, Радоме. И когда я всё это обдумала, для меня стало совершенно ясно, что нас здесь собрали не для того, чтобы сохранить, как зубров в Беловежской пуще, а для убоя. По плану дойдёт и до нас очередь через неделю, две. Но, представь, понимая это, я продолжаю лечить больных и говорю: «Если будете систематически промывать лекарством глаза, то через две-три недели выздоровеете». Я наблюдаю старика, которому можно будет через полгода-год снять катаракту. Я задаю Юре уроки французского языка, огорчаюсь его неправильному произношению. А тут же немцы, врываясь в гетто, грабят, часовые, развлекаясь, стреляют из-за проволоки в детей, и всё новые, новые люди подтверждают, что наша судьба может решиться в любой день.
 
 
 
#73
29.11.2015 14:02:38
Цитата
Вот так оно происходит — люди продолжают жить. У нас тут даже недавно была свадьба. Слухи рождаются десятками. То, задыхаясь от радости, сосед сообщает, что наши войска перешли в наступление и немцы бегут. То вдруг рождается слух, что советское правительство и Черчилль предъявили немцам ультиматум, и Гитлер приказал не убивать евреев. То сообщают, что евреев будут обменивать на немецких военнопленных. Оказывается, нигде нет столько надежд, как в гетто. Мир полон событий, и все события, смысл их, причина, всегда одни — спасение евреев. Какое богатство надежды! А источник этих надежд один — жизненный инстинкт, без всякой логики сопротивляющийся страшной необходимости погибнуть нам всем без следа. И вот смотрю и не верю: неужели все мы — приговорённые, ждущие казни? Парикмахеры, сапожники, портные, врачи, печники — все работают. Открылся даже маленький родильный дом, вернее, подобие такого дома. Сохнет белье, идёт стирка, готовится обед, дети ходят с 1 сентября в школу, и матери расспрашивают учителей об отметках ребят. Старик Шпильберг отдал в переплёт несколько книг. Аля Шперлинг занимается по утрам физкультурой, а перед сном наворачивает волосы на папильотки, ссорится с отцом, требует себе какие-то два летних отреза. И я с утра до ночи занята — хожу к больным, даю уроки, штопаю, стираю, готовлюсь к зиме, подшиваю вату под осеннее пальто. Я слушаю рассказы о карах, обрушившихся на евреев. Знакомую, жену юрисконсульта, избили до потери сознания за покупку утиного яйца для ребенка. Мальчику, сыну провизора Сироты, прострелили плечо, когда он пробовал пролезть под проволокой и достать закатившийся мяч. А потом снова слухи, слухи, слухи. Вот и не слухи. Сегодня немцы угнали восемьдесят молодых мужчин на работы, якобы копать картошку, и некоторые люди радовались — сумеют принести немного картошки для родных. Но я поняла, о какой картошке идет речь.
Ночь в гетто — особое время, Витя. Знаешь, друг мой, я всегда приучала тебя говорить мне правду, сын должен всегда говорить матери правду. Но и мать должна говорить сыну правду. Не думай, Витенька, что твоя мама — сильный человек. Я — слабая. Я боюсь боли и трушу, садясь в зубоврачебное кресло. В детстве я боялась грома, боялась темноты. Старухой я боялась болезней, одиночества, боялась, что, заболев, не смогу работать, сделаюсь обузой для тебя и ты мне дашь это почувствовать. Я боялась войны. Теперь по ночам, Витя, меня охватывает ужас, от которого леденеет сердце. Меня ждёт гибель. Мне хочется звать тебя на помощь. Когда-то ты ребенком прибегал ко мне, ища защиты. И теперь в минуты слабости мне хочется спрятать свою голову на твоих коленях, чтобы ты, умный, сильный, прикрыл её, защитил. Я не только сильна духом, Витя, я и слаба. Часто думаю о самоубийстве, но я не знаю, слабость, или сила, или бессмысленная надежда удерживают меня. Но хватит. Я засыпаю и вижу сны. Часто вижу покойную маму, разговариваю с ней. Сегодня ночью видела во сне Сашеньку Шапошникову, когда вместе жили в Париже. Но тебя, ни разу не видела во сне, хотя всегда думаю о тебе, даже в минуты ужасного волнения. Просыпаюсь, и вдруг этот потолок, и я вспоминаю, что на нашей земле немцы, я прокажённая, и мне кажется, что я не проснулась, а, наоборот, заснула и вижу сон. Но проходит несколько минут, я слышу, как Аля спорит с Любой, чья очередь отправиться к колодцу, слышу разговоры о том, что ночью на соседней улице немцы проломили голову старику. Ко мне пришла знакомая, студентка педтехникума, и позвала к больному. Оказалось, она скрывает лейтенанта, раненного в плечо, с обожжённым глазом. Милый, измученный юноша с волжской, окающей речью. Он ночью пробрался за проволоку и нашел приют в гетто. Глаз у него оказался повреждён несильно, я сумела приостановить нагноение. Он много рассказывал о боях, о бегстве наших войск, навёл на меня тоску. Хочет отдохнуть и пойти через линию фронта. С ним пойдут несколько юношей, один из них был моим учеником. Ох, Витенька, если б я могла пойти с ними! Я так радовалась, оказывая помощь этому парню, мне казалось, вот и я участвую в войне с фашизмом. Ему принесли картошки, хлеба, фасоли, а какая-то бабушка связала ему шерстяные носки.
 
 
 
#74
29.11.2015 14:03:23
Цитата
Сегодня день наполнен драматизмом. Накануне Аля через свою русскую знакомую достала паспорт умершей в больнице молодой русской девушки. Ночью Аля уйдёт. И сегодня мы узнали от знакомого крестьянина, проезжавшего мимо ограды гетто, что евреи, посланные копать картошку, роют глубокие рвы в четырех верстах от города, возле аэродрома, по дороге на Романовку. Запомни, Витя, это название, там ты найдёшь братскую могилу, где будет лежать твоя мать. Даже Шперлинг понял всё, весь день бледен, губы дрожат, растерянно спрашивает меня: «Есть ли надежда, что специалистов оставят в живых?» Действительно, рассказывают, в некоторых местечках лучших портных, сапожников и врачей не подвергли казни. И всё же вечером Шперлинг позвал старика-печника, и тот сделал тайник в стене для муки и соли. И я вечером с Юрой читала «Lettres de mon moulin». Помнишь, мы читали вслух мой любимый рассказ «Les vieux» и переглянулись с тобой, рассмеялись, и у обоих слёзы были на глазах. Потом я задала Юре уроки на послезавтра. Так нужно. Но какое щемящее чувство у меня было, когда я смотрела на печальное личико моего ученика, на его пальцы, записывающие в тетрадку номера заданных ему параграфов грамматики. И сколько этих детей: чудные глаза, тёмные кудрявые волосы, среди них есть, наверное, будущие учёные, физики, медицинские профессора, музыканты, может быть, поэты. Я смотрю, как они бегут по утрам в школу, не по-детски серьезные, с расширенными трагическими глазами. А иногда они начинают возиться, дерутся, хохочут, и от этого на душе не веселей, а ужас охватывает. Говорят, что дети наше будущее, но что скажешь об этих детях? Им не стать музыкантами, сапожниками, закройщиками. И я ясно сегодня ночью представила себе, как весь этот шумный мир бородатых озабоченных папаш, ворчливых бабушек, создательниц медовых пряников, гусиных шеек, мир свадебных обычаев, поговорок, субботних праздников уйдет навек в землю. И после войны жизнь снова зашумит, а нас не будет. Мы исчезнем, как исчезли ацтеки. Крестьянин, который привёз весть о подготовке могил, рассказывает, что его жена ночью плакала, причитала: «Они и шьют, и сапожники, и кожу выделывают, и часы чинят, и лекарства в аптеке продают... Что ж это будет, когда их всех поубивают?» И так ясно я увидела, как, проходя мимо развалин, кто-нибудь скажет: «Помнишь, тут жили когда-то евреи, печник Борух. В субботний вечер его старуха сидела на скамейке, а возле неё играли дети». А второй собеседник скажет: «А вон под той старой грушей-кислицей обычно сидела докторша, забыл её фамилию. Я у неё когда-то лечил глаза, после работы она всегда выносила плетеный стул и сидела с книжкой». Так оно будет, Витя. Как будто страшное дуновение прошло по лицам, все почувствовали, что приближается срок.
 
 
 
#75
29.11.2015 14:04:12
Цитата
Витенька, я хочу сказать тебе... нет, не то, не то. Витенька, я заканчиваю свое письмо и отнесу его к ограде гетто и передам своему другу. Это письмо нелегко оборвать, оно — мой последний разговор с тобой, и, переправив письмо, я окончательно ухожу от тебя, ты уж никогда не узнаешь о последних моих часах. Это наше самое последнее расставание. Что скажу я тебе, прощаясь, перед вечной разлукой? В эти дни, как и всю жизнь, ты был моей радостью. По ночам я вспоминала тебя, твою детскую одежду, твои первые книжки, вспоминала твоё первое письмо, первый школьный день. Всё, всё вспоминала от первых дней твоей жизни до последней весточки от тебя, телеграммы, полученной 30 июня. Я закрывала глаза, и мне казалось — ты заслонил меня от надвигающегося ужаса, мой друг. А когда я вспоминала, что происходит вокруг, я радовалась, что ты не возле меня — пусть ужасная судьба минет тебя.
Витя, я всегда была одинока. В бессонные ночи я плакала от тоски. Ведь никто не знал этого. Моим утешением была мысль о том, что я расскажу тебе о своей жизни. Расскажу, почему мы разошлись с твоим папой, почему такие долгие годы я жила одна. И я часто думала, — как Витя удивится, узнав, что мама его делала ошибки, безумствовала, ревновала, что её ревновали, была такой, как все молодые. Но моя судьба — закончить жизнь одиноко, не поделившись с тобой. Иногда мне казалось, что я не должна жить вдали от тебя, слишком я тебя любила. Думала, что любовь даёт мне право быть с тобой на старости. Иногда мне казалось, что я не должна жить вместе с тобой, слишком я тебя любила.
Ну, enfin... Будь всегда счастлив с теми, кого ты любишь, кто окружает тебя, кто стал для тебя ближе матери. Прости меня. С улицы слышен плач женщин, ругань полицейских, а я смотрю на эти страницы, и мне кажется, что я защищена от страшного мира, полного страдания. Как закончить мне письмо? Где взять силы, сынок? Есть ли человеческие слова, способные выразить мою любовь к тебе?
Целую тебя, твои глаза, твой лоб, волосы. Помни, что всегда в дни счастья и в день горя материнская любовь с тобой, её никто не в силах убить.
Витенька... Вот и последняя строка последнего маминого письма к тебе. Живи, живи, живи вечно...
Мама.
 
 
 
#76
17.12.2015 22:51:01
Про «дурака».
Что вы можете сказать?

У Льва Николаевича Толстого есть сказка про Ивана-дурака.
Хорошая сказка. Философская в некотором роде.

Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семене-воине и Тарасе-брюхане, и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трех чертенятах

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый мужик. И было у богатого мужика три сына: Семен-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак, и дочь Маланья-векоуха, немая. Пошел Семен-воин на войну, царю служить, Тарас-брюхан пошел в город к купцу, торговать, а Иван-дурак с девкою остался дома работать, горб наживать. Выслужил себе Семен-воин чин большой и вотчину и женился на барской дочери. Жалованье большое было и вотчина большая, а всё концы с концами не сводил: что муж соберет, все жена-барыня рукавом растрясет; все денег нет. И приехал Семен-воин в вотчину доходы собирать. Приказчик ему и говорит:
— Не с чего взять; нет у нас ни скотины, ни снасти, ни лошади, ни коровы, ни сохи, ни бороны; надо всего завести — тогда доходы будут.
И пошел Семен-воин к отцу.
— Ты,— говорит,— батюшка, богат, а мне ничего не дал. Отдели мне третью часть, я в свою вотчину переведу.
Старик и говорит:
— Ты мне в дом ничего не подавал, за что тебе третью часть давать? Ивану с девкой обидно будет.
А Семен говорит:
— Да ведь он дурак, а она векоуха немая; чего им надо?
Старик и говорит:
— Как Иван скажет.
А Иван говорит:
— Ну что ж, пускай берет.
Взял Семен-воин часть из дома, перевел в свою вотчину, опять уехал к царю служить.
Нажил и Тарас-брюхан денег много — женился на купчихе, да все ему мало было, приехал к отцу и говорит:
— Отдели мне мою часть.
Не хотел старик и Тарасу давать часть.
— Ты,— говорит,— нам ничего не подавал, а что в доме есть, то Иван нажил. Тоже и его с девкой обидеть нельзя.
А Тарас говорит:
— На что ему, он дурак; жениться ему нельзя, никто не пойдет, а девке немой тоже ничего не нужно. Давай,— говорит,— Иван, мне хлеба половинную часть; я снасти брать не буду, а из скотины только жеребца сивого возьму,— тебе он пахать не годится.
Засмеялся Иван.
— Ну что ж,— говорит,— я пойду обротаю.
Отдали и Тарасу часть. Увез Тарас хлеб в город, увел жеребца сивого, и остался Иван с одной кобылой старой по-прежнему крестьянствовать — отца с матерью кормить.
 
 
 
#77
17.12.2015 22:52:48
Цитата
Жили три брата — царствовали.
Хорошо жил старший брат Семен-воин. Набрал он со своими соломенными солдатами настоящих солдат. Велел он по всему своему царству с десяти дворов по солдату поставлять, и чтобы был солдат тот и ростом велик, и телом бел, и лицом чист. И набрал он таких солдат много и всех обучил. И как кто ему в чем поперечит, сейчас посылает этих солдат и делает все, как ему вздумается. И стали его все бояться.
И житье ему было хорошее. Что только задумает и на что только глазами вскинет, то и его. Пошлет солдат, а те отберут и принесут и приведут все, что ему нужно.
Хорошо жил и Тарас-брюхан. Он свои деньги, что забрал от Ивана, не растерял, а большой прирост им сделал. Завел он у себя в царстве порядки хорошие. Деньги держал он у себя в сундуках, а с народу взыскивал деньги. Взыскивал он деньги и с души, и с водки, и с пива, и со свадьбы, и с похорон, и с проходу, и с проезду, и с лаптей, и с онуч, и с оборок. И что ни вздумает, все у него есть. За денежки к нему всего несут и работать идут, потому что всякому деньги нужны.
Не плохо жил и Иван-дурак. Как только похоронил тестя, снял он все царское платье — жене отдал в сундук спрятать,— опять надел посконную рубаху, портки и лапти обул и взялся за работу.
— Скучно,— говорит,— мне: брюхо расти стало, и еды и сна нет.
Привез отца с матерью и девку немую и стал опять работать.
Ему и говорят:
— Да ведь ты царь!
— Ну что ж,— говорит,— и царю жрать надо.
Пришел к нему министр, говорит;
— У нас,— говорит,— денег нет жалованье платить.
— Ну что ж,— говорит,— нет, так и не плати.
— Да они,— говорит,— служить не станут.
— Ну что ж,— говорит,— пускай,— говорит,— не служат, им свободнее работать будет; пускай навоз вывозят, они много его нанавозили.
Пришли к Ивану судиться. Один говорит!
— Он у меня деньги украл. А Иван говорит:
— Ну что ж! значит, ему нужно.
Узнали все, что Иван — дурак.
Жена ему и говорит!
— Про тебя говорят, что ты дурак.
— Ну что ж,— говорит.
Подумала, подумала жена Иванова, а она тоже дура была.
— Что же мне,— говорит,— против мужа идти? Куда иголка, туда и нитка
Посняла царское платье, положила в сундук, пошла к девке немой работе учиться. Научилась работать, стала мужу подсоблять.
И ушли из Иванова царства все умные, остались одни дураки. Денег ни у кого не было. Жили — работали, сами кормились и людей добрых кормили.
 
 
 
#78
17.12.2015 22:54:57
Цитата
Нечего делать, стал старый дьявол по дворам ходить. Дошла очередь и до Иванова двора. Пришел старый дьявол обедать, а у Ивана девка немая обедать собирала. Обманывали ее часто те, кто поленивее. Не работамши, придут раньше к обеду, всю кашу поедят. И исхитрилась девка немая лодырей по рукам узнавать: у кого мозоля на руках, того сажает, а у кого нет, тому объедки дает. Полез старый дьявол за стол, а немая девка ухватила его за руки, посмотрела — нет мозолей, и руки чистые, гладкие, и когти длинные. Замычала немая и вытащила дьявола из-за стола.
А Иванова жена ему и говорит:
— Не взыщи, господин чистый, золовка у нас без мозолей на руках за стол не пускает. Вот, дай срок, люди поедят, тогда доедай, что останется.
Обиделся старый дьявол, что его у царя с свиньями кормить хотят. Стал Ивану говорить:
— Дурацкий,— говорит,— у тебя закон в царстве, чтобы всем людям руками работать. Это вы по глупости придумали. Разве одними руками люди работают? Ты думаешь, чем умные люди работают?
А Иван говорит:
— Где нам, дуракам, знать, мы все норовим больше руками да горбом.
— Это оттого, что вы дураки. А я,— говорит,— научу вас, как головой работать; тогда вы узнаете, что головой работать спорее, чем руками.
Удивился Иван.
— Ну,— говорит,— недаром нас дураками зовут!
И стал старый дьявол говорить:
— Только не легко,— говорит,— и головой работать. Вы вот мне есть не даете оттого, что у меня нет мозолей на руках, а того не знаете, что головой во сто раз труднее работать. Другой раз и голова трещит.
Задумался Иван.
— Зачем же ты,— говорит,— сердешный, так себя мучаешь? Разве легко, как голова затрещит? Ты бы уж лучше легкую делал работу — руками да горбом.
А дьявол говорит:
— Затем я себя и мучаю, что я вас, дураков, жалею. Кабы я себя не мучал, вы бы век дураками были. А я головой поработал, теперь и вас научу.
Подивился Иван.
— Научи,— говорит,— а то другой раз руки уморятся, так их головой переменить.
И обещался дьявол научить.
И повестил Иван по всему царству, что проявился господин чистый и будет всех учить, как головой работать, и что головой можно выработать больше, чем руками,— чтоб приходили учиться.
Была в Ивановом царстве каланча высокая построена, и на нее лестница прямая, а наверху вышка. И свел Иван туда господина, чтобы ему на виду быть.
Стал господин на каланчу и начал оттуда говорить. А дураки собрались смотреть. Дураки думали, что господин станет на деле показывать, как без рук головой работать. А старый дьявол только на словах учил, как не работамши прожить можно.
Не поняли ничего дураки. Посмотрели, посмотрели и разошлись по своим делам.
Простоял старый дьявол день на каланче, простоял другой — все говорил. Захотелось ему есть. А дураки и не догадались хлебца ему на каланчу принесть. Они думали, что если он головой может лучше рук работать, так уж хлеба-то себе шутя головой добудет. Простоял и другой день старый дьявол на вышке — все говорил. А народ подойдет, посмотрит-посмотрит и разойдется. Спрашивает и Иван:
— Ну, что господин, начал ли головой работать?
— Нет еще,— говорят,— все еще лопочет.
Простоял еще день старый дьявол на вышке и стал
слабеть; пошатнулся раз и стукнулся головой об столб. Увидал один дурак, сказал Ивановой жене, а Иванова жена прибежала к мужу на пашню.
— Пойдем,— говорит,— смотреть: говорят, господин зачинает головой работать.
Подивился Иван.
— Ну? — говорит.
Завернул лошадь, пошел к каланче. Приходит к каланче, а старый дьявол уж вовсе с голоду ослабел, стал пошатываться, головой об столбы постукивать. Только подошел Иван, спотыкнулся дьявол, упал и загремел под лестницу торчмя головой — все ступеньки пересчитал.
— Ну,— говорит Иван,— правду сказал господин чистый, что другой раз и голова затрещит. Это не то что мозоли, от такой работы желваки на голове будут.
Свалился старый дьявол под лестницу и уткнулся головой в землю. Хотел Иван подойти посмотреть, много ли он работал, вдруг расступилась земля, и провалился старый дьявол сквозь землю, только дыра осталась. Почесался Иван
— Ишь ты,— говорит,— пакость какая! Это опять он! Должно, батька тем — здоровый какой!
Живет Иван и до сих пор, и народ весь валит в его царство, и братья пришли к нему, и их он кормит. Кто придет, скажет:
— Корми нас.
— Ну что ж,— говорит,— живите — у нас всего много.
Только один обычай у него и есть в царстве: у кого мозоли на руках — полезай за стол, а у кого нет — тому объедки.
 
 
 
#79
09.01.2016 23:47:52
Зима

Арсений Тарковский ЧЕМ ПАХНЕТ СНЕГ
Был первый снег, как первый смех
И первые шаги ребенка.
Глядишь — он выровнен, как мех,
На елках, на березах снег,—
Чем не снегуркина шубенка?
И лунки — по одной на всех:
Солонка или не солонка,
Но только завтра, как на грех,
Во всем преобразится снег.

Зима висит на хвойных лапах,
По-праздничному хороша,
Арбузный гоголевский запах —
Ее декабрьская душа.

В бумажных колпаках и шляпах,
Тряпье в чулане вороша,
Усы наводят жженой пробкой,
Румянец — свеклой; кто в очках,
Кто скалку схватит впопыхах
И в двери, с полною коробкой
Огня бенгальского в руках.

Факир, вампир, гусар с цыганкой,
Коза в тулупе вверх изнанкой,
С пеньковой бородой монах
Гурьбой закладывают сани,
Под хохот бьется бубенец,
От ряженых воспоминаний
Зима устанет наконец.

И — никого, и столбик ртути
На милость стужи сдастся днем,
В малиновой и дымной смуте
И мы пойдем своим путем,

Почуем запах госпитальный
Сплошного снежного пласта,
Дыханье ступит, как хрустальный
Морозный ангел, на уста.

И только в марте потеплеет,
И, как на карте, запестреет
Там косогор, там буерак,
А там лозняк, а там овраг.
Сойдешь с дороги — вязнут ноги,
Передохни, когда не в спех,
Постой немного при дороге:
Весной бензином пахнет снег.

Бензином пахнет снег у всех,
В любом краю, но в Подмосковье
Особенно, и пахнет кровью,
Остался этот запах с тех
Времен, когда сороковые
По снегу в гору свой доспех
Тащили годы чуть живые...

Уходят души снеговые,
И остается вместо вех
Бензин, которым пахнет снег.
 
 
 
#80
30.01.2016 22:29:06
Зимнее настроение.
Стихи Арсения Тарковского, фотографии мои.

Ода (Подложи мне под...)
Подложи мне под голову руку
И восставь меня, как до зари
Подымала на счастье и муку,
И опять к высоте привари,

Чтобы пламя твое ледяное
Синей солью стекало со лба
И внизу, как с горы, предо мною
Шевелились леса и хлеба,

Чтобы кровь из-под стоп, как с предгорий,
Жарким деревом вниз головой,
Каждой веткой ударилась в море
И несла корабли по кривой.

Чтобы вызов твой ранний сначала
Прозвучал и в горах не затих.
Ты в созвездья других превращала.

Я и сам из преданий твоих.
 
 
 
#81
30.01.2016 22:31:15
И эту тень я проводил в дорогу
Последнюю - к последнему порогу,
И два крыла у тени за спиной,
Как два луча, померкли понемногу.

И год прошел по кругу стороной.
Зима трубит из просеки лесной.
Нестройным звоном отвечает рогу
Карельских сосен морок слюдяной.

Что, если память вне земных условий
Бессильна день восстановить в ночи?
Что, если тень, покинув землю, в слове
Не пьет бессмертья?
              Сердце, замолчи,
Не лги, глотни еще немного крови,

Благослови рассветные лучи.
 
 
 
#82
30.01.2016 22:33:08
Музе (Мало мне воздуха...)
Мало мне воздуха, мало мне хлеба,
Льды, как сорочку, сорвать бы мне с плеч,
В горло вобрать бы лучистое небо,
Между двумя океанами лечь,
Под ноги лечь у тебя на дороге
Звездной песчинкою в звездный песок,
Чтоб над тобою крылатые боги
Перелетали с цветка на цветок.

Ты бы могла появиться и раньше
И приоткрыть мне твою высоту,
Раньше могли бы твои великанши
Книгу твою развернуть на лету,
Раньше могла бы ты новое имя
Мне подобрать на своем языке,—
Вспыхнуть бы мне под стопами твоимиИ
навсегда затеряться в песке.
 
 
 
#83
30.01.2016 22:35:24
Предупреждение
Еще в скорлупе мы висим на хвощах
  Мы — ранняя проба природы,
  У нас еще кровь не красна, и в хрящах
  Шумят силурийские воды,

Еще мы в пещере костра не зажгли
  И мамонтов не рисовали,
  Ни белого неба, ни черной земли
  Богами еще не назвали,

А мы уже в горле у мира стоим
  И бомбою мстим водородной
Еще не рожденным потомкам своим
  За собственный грех первородный.

Ну что ж, златоверхие башни смахнем,
  Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
  От первого тлена хмелея.

Нам снится немая, как камень, земля
  И небо, нагое без птицы,
И море без рыбы и без корабля,  
Сухие, пустые глазницы.
 
 
 
#84
30.01.2016 22:37:13
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.

Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.

Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал - в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.

И мать в слезах берет ребенка на колени.
 
 
 
#85
01.02.2016 22:03:55

1 февраля исполняется 85 лет со дня рождения первого президента России
И. о. Президента РФ Владимир Путин 1 февраля 2000 года поздравляет первого Президента России Бориса Ельцина с днем Рождения.

:-rflag\
Изменено: Reader - 01.02.2016 22:07:55
 
 
 
#86
03.02.2016 20:25:51
*****
Изменено: Щелканова - 06.02.2016 22:40:39
 
 
 
#87
06.02.2016 22:43:24
6 февраля
А вы знаете, что сегодня День саамского народа?

Саамы (самоназвание), саами, лопари. У нас они живут на Кольском полуострове - примерно 2 тысячи человек.

http://kezling.ru/travels/lovozero-2/
Далеко-далеко на севере, среди холодных тундр Кольского полуострова, где солнце летом не заходит за горизонт, а зимой неделями прячется за скалистыми склонами, расположен древний горный массив с красивым необычным названием — Ловозёрские тундры. Это — дикий и суровый край, окутанный таинственными мифами и легендами. Сверху Ловозёрские тундры похожи на большую подкову. В центре Ловозёрских тундр расположено озеро Сейдозеро, которое саамы считали святым. Некоторые фантасты уверены, что Сейдозеро — центр древней мифологической цивилизации — Гипербореи. Реальность, конечно, значительно суровее и прозаичнее — ещё на заре Советского союза выяснилось, что Ловозёрские тундры - крупнейший в мире источник различных редкоземельных элементов, в частности — лопарита.
Высочайшая точка Ловозёрских тундр — гора Ангвундасчорр («анг» по-саамски — склон, «вунтас» — песок, «чорр» — горный хребет, т.е. её название можно перевести как «гора с песчаным склоном»).
Саамское название озера — Сейдяввьр. «Яввьр» по-саамски означает «озеро». Сейд — это дух, обитающий в некоторых приозёрных камнях и скалах, покровительствующий лопарю в разных его промыслах и обладающий сверхъестественной силой. Сейдом может быть не только камень, но и любой другой природный объект, например, старая коряга или причудливо растущий на скалах мох, сейд — это не сам материальный объект, а дух, обитающий в нём.
Саамы свято верили, что в сейдах обитают души умерших шаманов, поэтому относились к ним с большим уважением. Каждый сейд обязательно имел свою легенду, связанную с жизнью шамана, от которого он произошёл. Саамы считали, что духи, живущие в камнях, помогают в жизни — например, в рыбалке, на охоте, либо в путешествиях. Сейдам приносились жертвы, в качестве которых чаще всего выступали оленьи рога, а так же головы и хвосты рыб. Иногда в ход шли целые животные, а так же вещи и деньги.
С сейдами во все времена было связано множество различных легенд. Например, согласно одному из саамских поверий, рыбаки, уходя в море, оставляли в каменном сейде часть своей души, чтобы в случае их гибели её не сожрало мифическое морское чудище. Другая легенда гласит, что сейды, расположенные на архипелаге Кузова в Белом море, — не что иное, как шведские воины, обратившиеся в скалы. Традиция поклонения духам существовала у саамов вплоть до начала XX века.
 
 
 
#88
06.02.2016 22:44:36
В мире существует очень мало сейдов, про которые достоверно можно сказать, что они реально имеют отношение к культовым верованиям саамов. На Сейдозере находится один из них — Куйва. Это 70-метровое нерукотворное стилизованное изображение человеческой фигуры, расположенное на отвесной скале прямо над берегом озера — один из самых известных и почитаемых саамами сейдов.
С Куйвой связано довольно много легенд и мифов.
«Это было давно-давно, когда меня ещё не было, не было и Василия Васильевича, что пасёт оленей на Малом озере; не было и старика Архипова на Монче-губе; очень давно это было. Нашли на нашу землю чужие люди, сказывали, шветы, а мы лопь были, как лопь — голая, без оружия, даже без дробников, и ножи-то не у всех были. Да и драться мы не хотели. Но шветы стали отбирать быков и важенок, заняли наши рыбьи места, понастроили загонов и лемм — некуда стало лопи деться; и вот собрались старики и стали думать, как изгнать швета; а он крепкий был такой, большой, с ружьями огнестрельными. Посоветовались, поспорили и решили пойти все вместе против него, отобрать наших оленей и снова сесть на Сейтъявр и Умбозеро.
И пошли они настоящей войной — кто с дробником, кто просто с ножом, пошли все на шветов, а швет был сильный и не боялся лопи. Сначала он хитростью заманил на Сейтъявр нашу лопь и стал ее там крошить. Направо ударит — так не было десяти наших, и каплями крови забрызгали все горы, тундры да хибины; налево ударит — так снова не было десяти наших, и снова капли крови лопской разбрызгались по тундрам.
Ты ведь знаешь, сам мне показывал, такой красный камень в горах — это ведь и есть та самая кровь лопская, кровь старых саамов.
Но осерчали наши старики, как увидели, что швет стал крошить их, спрятались в тальнике, пособрались с силами и все сразу обложили со всех сторон швета; он туда-сюда — никуда ему прохода нет, ни к Сейтъявру спуститься, ни на тундру вылезти; так он и застыл на скале, что над озером висит. Ты когда будешь на Сейтъявре, сам увидишь великана Куйву — это и есть тот швет, что наши саами распластали на камне, наши старики, когда войной на него пошли.
Так он там и остался, Куйва проклятый, а наши старики снова завладели быками и важенками, снова сели на рыбьи места и стали промышлять...
Только вот красные капли саамской крови остались на тундрах; всех их не соберешь, много их пролили наши старики, пока Куйву осилили...»
Проведённое некоторое время назад исследование показало, что Куйва — исключительно природное явление. Это — всего лишь плантация особого грибка, принявшая природную форму. Так что все сравнения с людским силуэтом — не более чем игра человеческого воображения.
 
 
 
#89
06.02.2016 22:47:51
«Легенды о Мяндаше».

Для многих охотничьих народов олень является благородным символом изобилия, созидания и мудрости. Из-за его ветвистых, периодически обновляющихся рогов олень олицетворяет обновление и возрождение жизни. Часто ассоциируется с Солнцем и Древом Жизни.

МЯНДАШ – это чудесный олень-оборотень. В мифологии саами это божество занимает особое место. Его имя и предания о нем шаманы хранили с глубокой древности.

Легенды о МЯНДАШЕ сначала пели стихами, и сопровождалось это особыми играми-обрядами. Постепенно отдельные эпизоды начали рассказывать в виде сказок.

По одной из версий МЯНДАШ, сын Пеййва (Солнце) и Еммьне (Земля), появился из яйца и стал родоначальником саамов: «Я, отец твой – прародитель земли этой тундровой, завещаю тебе ее на веки вечные. Должен ты беречь землю-кормилицу и быть оленям всем братом родным. От тебя пойдет род саамов-лопинов».

В иной легенде МЯНДАШ – сын шаманки (нойды) и дикого оленя, родился оленем и, узнав, кто его отец, отправился в тундру. В другом сказании МЯНДАШ – сын оленихи (важенки), способной, как и он, превращаться в человека.

В сказках тотемный олень изображается помощником, проводником и другом человека. Например, его сброшенный рог указывает на места, где водились стада диких оленей.

МЯНДАШ ведет образ жизни человека и оленя: в доме он человек, а в тундре – олень. Он научил саамов охотиться, устраивать засады, ставить ловушки, дал им лук, но запретил убивать важенок и охотиться на вожаков оленьего стада (гирвасов).

Пока жив МЯНДАШ — живы земля и люди. Со временем саамы забыли предостережения МЯНДАША. И тогда сказал человек-олень: «Теперь перестали жалеть гирвасов и важенок, мяндашевых детей. Не будете жалеть — кончится вам охота на дикаря». В настоящее время численность поголовья дикого северного оленя сократилась, и охота на него запрещена. Сократилась и численность коренного населения.
 
 
 
#90
06.02.2016 22:48:56
Олень-дикарь (Мяндаш)
Жили старик и старуха. Жили, жили, и родились у них три девочки. Выросли дочки и стали девушками. И вот настало время, пришли женихи сватать невест. Один - ворон, другой - тюлень, третий - олень, не домашний олень, а тот, что кочует в тундрах и на горах, олень-дикарь.
Ворон-зять и тюлень-зять пришли от морских берегов, а олень-дикарь прибежал из лесов, из тундры, из дальних нагорий. Старуха была с морской стороны, она хотела свою младшую дочку отдать ворон-зятю. Старик же был дикарьей, лесовой половины человек. Он захотел отдать свою младшую дочку за оленя-дикаря. Так он и сделал.
Это старуха запомнила.
Отдали старики дочерей своих замуж и стали жить одни.
Жили, жили, и заскучали старые о своих дочках.
Говорит старик:
- Я пойду, старуха, к дочкам. Проведаю, каково они живут там?
И пошел.
Шел, шел, смотрит: вежа стоит; место пусто - одна сосна сухая стоит, да кости валяются.
Вокруг вежи воронята летают.
- Крлы, крлы, - кричат, а ножки-то у них, как у маленьких воронят. То вороновы дети, то внуки его. Мать их вышла из вежи, встретила гостя.
Посмотрел старик на дочку, опечалился: запах от нее не человеческий, а глаз-то один...
- Что ж ты, дочерь моя, с одним глазом живешь?
Отвечает она:
- Ворон выклевал глаз...
Ну, вошли они в вежу. Сели. Вот и ворон прилетел, принес им объедков и бросил на стол. Стали они есть. Поел старик чего дали, воды напился и повалился спать. Наутро встал и пошел себе дальше.
Шел, шел - дошел до берега моря. Море пустое, ничего на море не видно. И берег пустой: одни лишь голые камни лежат, да волна отливает и приливает.
Заскучал старик. Однако смотрит: домик стоит. С крыши дети катаются, с боку на бок переваливаются, ластами по животу себя хлопают: хлоп, хлоп, хлоп. Подошел он к ним. Увидели его тюленята и закричали:
- Мама, мама, к нам дедка идет!
Выбежала дочка из дома наружу, встречает отца. Глянул старик на дочку, а она вся в сале тюленьем, и запах от нее звериный, и руки нету.
- Где же рука твоя, доченька?
- Тюлень отгрыз руку! - сказала она.
Ну, вошли они в вежу и сели. И вот пришел хозяин-тюлень. Он принес на угощение кусок сала звериного и мяса звериного. Сидели, сидели, жевали, жевали, так и спать повалились.
Утром старик встал, пожевал тюленины да и пошел себе дальше.
Вот он шел, шел и добрел до высокой горушки. Красиво это местечко: вокруг березки да елочки, из-под камней ручьи бегут в озеро ясной воды. С камня на вершине горушки видно, что далеко легли ягели с перелесками. Кругом раздолье, и добрый ветер грибной дух наносит. Залюбовался старик и сказал:
- Отрадно.
Осмотрелся он вокруг и увидел: у речки, на берегу, вежа стоит. Вокруг вежи дети бегают, на головах рожки, на шапочках ушки пыжиков торчат. Это внуки его, они в олешки играют. Старика увидели, закричали:
- Мама, мама, наш дедушка к нам в гости идет.
Дочка на улицу вышла. Красивая она вышла встретить отца, одетая в свое лучшее платье. Она взяла отца за руку и в дом ввела. Смотрит старик на дочку и говорит:
- У тебя, дочь моя меньшая, жизнь лучше всех.
Дочь усадила отца на почетное место, на мех, на шкуры. Сама приготовила ему мяса свежего, сала тонкого и обед сварила. Наелся старик. Вот и зять пришел. На вольном воздухе он олень-дикарь. В вежу вошел - человеком предстал, поздоровался. Статный и красивый. Спрашивает зять старика:
- Хорошо ли у нас, батюшка?
- Очень хорошо, - ответил старик.
- Приводи же батюшка, тещу, и живите у нас на покое.
Понравился зять старику; вот он пожил мало-мало у младшей дочери, соскучился по старухе и отправился домой. Пришел он к своей старушке и говорит ей:
- Наша дочь, отданная за ворона, с одним глазом живет, только то еды у нее, что объедки грызет. Другая дочь, отданная за тюленя, одно звериное мясо ест и рука отгрызена. А третья дочка, которая за оленя выдана, живет дородно и в красивом платье ходит. Пойдем к этой дочке жить!
Ну и пошли. Старуха недолго собиралась, встала и пошла позади старика, держась за его рукав.
И вот они шли, шли и пришли к младшей дочери. Ну и стали жить.
У дочери жить им было очень хорошо. Дикарь днем уходил в тундры и жил там по своей воле, а дочка управлялась дома по хозяйству.
Однажды дочка, надолго уходя, по ягоды, сказала матери:
- Мати, когда ребята намочат шкуры, на которых спят, ты те шкуры не вешай на дверь. Нельзя мокрые шкуры на солнце сушить.
Сказала так и ушла.
А старуха, она своим обычаем жила, она дикарий обычай не уважала. Она возьми да и повесь мокрую шкуру на дверь, на солнышко сушить.
Наступил вечер. Вернулся из тундры дикарь. Хотел он в дом войти, дверь открыл, а на него от двери пахнуло запахом сушеных на солнце шкур. Дикий олень не переносит этого запаха, он убегает от него. Дикарь отпрянул от вежи и, убегая прочь, крикнул жене:
- Видно, плоха тебе жизнь со мною. Теперь я ушел в дикие олени и больше никогда не вернусь.
И вдруг все его дети обернулись маленькими оленями и помчались за отцом в лес. Даже самый младшенький, тот, который лежал в люльке, и тот выскочил из нее и маленьким олененком побежал в лес.
Мать погналась вслед за детьми. Она бежит и кричит:
- Подьте, мои деточки милые, к маме, не покидайте меня, вернитесь к матери вашей!
Так звала она детей своих, а они посмотрели на мать и сказали:
- Мы не можем, мати, к тебе прийти: у нас растут рога, в них пышет жар и кровь кипит - вот наша радость теперь! Вольный бег и хруст в копытах - вот наше веселье теперь! Нас тянет к себе шум оленьего стада, нас тянут к себе тундры, ягель и леса.
И убегают от нее ее дети, убегает от нее даже самый маленький из них.
Мать к маленькому обратилась, кричит, самого маленького зовет к себе:
- Беги, мой маленький, к маме, беги. У мамы есть молочко, у мамы теплая грудь, беги ко мне, мое милое дитятко, беги ко мне на колени.
Отвечает ей маленький пыжик:
- Не могу, мама, вернуться к тебе, не могу я прийти, я за отцом бегу, за моими братьями. Роговый жар меня влечет, и вольный бег теперь моя радость.
И убежал.
С тех пор дикие олени живут отдельно от нас, от людей, - в лесах и в тундре, а люди отдельно от диких оленей.
А прежде были одно олени и люди, как братья одного колена.

В. В. Чарнолусский "В краю летучего камня"
 
 
 
Страницы: Пред. 1 2 3 4 След.